Внезапно за стенкой раздался плач младенца. Синие глаза Аграфены озарились беспокойством, а её руки вцепились в края ложа, словно она приготовилась силой вырваться из объятий любовника. Терех торопливо закончил начатое, исторгнув своё семя на нежный трепетный живот Аграфены, которая была вся в нетерпении, порываясь бежать к своей проснувшейся дочери-малютке. Аграфена упорхнула из спальни, даже не накинув на себя исподнюю сорочицу. Несмотря на свои дородные формы, Аграфена тем не менее была ловка и стремительна в движениях, как непоседливая отроковица.
Терех хотел было встать с кровати и начать одеваться, но тут вернулась Аграфена с запелёнатой дочкой на руках, которая, чмокая крошечными розовыми губками, сосала её тяжёлую грудь.
— Не уходи, — негромко промолвила Аграфена, присев на постель рядом с Терехом, — сейчас она насытится и опять заснёт. А мы с тобой намилуемся всласть. Ты ворота запер?
Терех молча кивнул. Ему было приятно, что Аграфене не хочется с ним расставаться, что она всегда готова исполнять все его интимные прихоти. Осторожно обняв Аграфену за талию, Терех зарылся носом в её растрёпанные волосы, с наслаждением вдохнув их ни с чем не сравнимый тёплый аромат.
— Откуда ты родом? — после долгой паузы спросил Терех, приглаживая рукой спутанные волнистые локоны, обрамлявшие румяное лицо Аграфены со слегка удлинённым подбородком.
— Здешняя я, — ответила Аграфена. — Родилась я в деревне Гумнище, это в двух верстах от Торжка.
— Что толкнуло тебя к блуду? — вновь спросил Терех. И тут же поспешно добавил: — Коль не хочешь, не говори.
— Да чего уж, — вздохнула Аграфена, отведя взор. — Вся жизнь моя наперекосяк, словно осенняя разбитая дорога. Как мужа схоронила, так и начала мужиков к себе водить. Жить на что-то надо, деток кормить.
— Расскажи, как ты жила до замужества, — попросил Терех, теснее прижавшись к обнажённой Аграфене, положив свою ладонь на её округлое колено.
— Слушай, коль интересно, — опять вздохнула Аграфена, поудобнее устраивая малютку Любашу у себя на руках. — Нас от отца осталось — полна изба. И все девки. Отец-то рано помер, надорвавшись на перетаскивании лодий у Вышнего Волочка. В сусеках у нас порой и горстки муки не было. Матенка наша день и ночь билась, за всякую работу бралась, а всё равно жили мы впроголодь, крапиву ели и лепёшки из льняных жмыхов.
Со временем рассовала нас мать по людям. Две мои сестры суконщицами стали на подворье у одного богатого боярина, две самые старшие из сестёр замуж вышли за парней из соседней деревни, ещё одна сестра уехала в Торопец к нашей дальней родне. А меня мать свела в здешний Борисоглебский монастырь, мне в ту пору тринадцать лет было. Шесть лет я на волосатых дьяволов стирала! — В голосе Аграфены зазвучали жёсткие нотки. — Разбудят меня, бывало, чуть свет да стой-ка у корыта до тьмы ночной. Под конец дня стираешь — ничего не видишь, перед глазами всё так и плывёт. Руки щёлоком разъедало до мяса. Но хуже всего было зимой бельё в проруби полоскать. Стужа — хозяин собаку из избы не выгонит, а ты идёшь на реку, как проклятая, и полощешь по двадцать корзин за день.
