Марина ничего не ответила. Только вновь покраснела. А через полчаса на кухонный стол перед Мишей легли ключи.
— Ты не поможешь мне вынести сумки? — спросила Марина.
— И много их набралось? — вздохнул Агафонов.
— Четыре, но тяжёлые. Да… Я там из комода три тысячи долларов взяла. Можно?
— Можно, — кивнул Миша. — Что-то ещё?
— Сумки.
— Ах да, сумки…
Проводив теперь уже бывшую невесту до такси, Агафонов заперся в сразу опустевшей квартире и почти три часа провалялся в ванне, постоянно добавляя горячей воды и отхлёбывая водку прямо из горлышка. Но — вот зараза! — абсолютно не пьянел.
Злости и обиды почему-то тоже не было. Однако дикая усталость, вдруг горой обвалившаяся на плечи, делалась всё тяжелее и тяжелее. Неотступные мысли, вначале блуждавшие вокруг Марины и её предательства, постепенно ушли, уступив место воспоминаниям о событиях последних дней. Всплыли в памяти слова Фёдора Алексеевича: «Её покинул ангел… Я знаю человека, который поможет его вернуть… Только не смейтесь, прошу вас… Да, Татьяна Власовна… Поговорю с ней… Но нужен катализатор, Мишенька. Иначе все усилия впустую… Что? Что может им быть? Да всё, что угодно. Я не представляю… Теряюсь в догадках…»
Из-за стенки соседской квартиры, усиленный мощными динамиками, раздавался голос Б.Г.:
— С арбалетом в метро,
с самурайским мечом меж зубами,
в виртуальной броне, ну а чаще, как правило, без…
Оборвав замечательную песню на полуслове, мерзко загудели трубы. Затрещали. Кто-то ленивый сверху или снизу, включил воду на полную мощность, забыв отрегулировать кран. Неужели трудно вызвать сантехника, коль у самого руки не из того места растут? Однако скоро гул стих. А Гребенщиков, грассируя, уже тянул:
— Навига-а-атор, пропой мне канцону другую…
— Ты лопух, Агафонов, — пробормотал Миша. — Ты большой зелёный лопух!
Контрастный душ вывел из состояния полузабытья за пару минут.
Камень! Горячий камешек из девчонкиной руки. Это ж он и есть. Он? Вне всяких сомнений. Мы нашли его, профессор. Мы нашли ваш катализатор…
Но проклятый червь сомнений, увы, ещё не насытился.
Миша после разговора с Аль-Заббар чувствовал, что больше не может доверять Клюжеву. Нет, Светлана пристрастна, тут к гадалке не ходи. Она имеет право не любить мужа своей сестры. Впрочем, как и саму сестру, с которой неплохо было бы пообщаться наедине. Но почему Фёдор Алексеевич не упомянул о родственных связях? Какой смысл в сокрытии информации, если понимаешь, что не сегодня — завтра она станет доступной? Выползет… зла… Выползла-зла!
