Свидетелями вызывались люди, хорошо знающие и Марину, и Владимира, и их семейный уклад. Одни из них — опечаленные, удрученные, другие — взбудораженно любопытствующие, — все они еще до начала следствия не раз спрашивали себя, как и почему погибла Марина, а кое-кто из них считал, что ему удалось найти ответ. Разве наперед скажешь, сможет ли такой свидетель, давая показания, не подгонять их, даже не полностью осознанно, под свою догадку?
Те, кто часто и запросто бывал у Чащиловых и годами наблюдал их повседневную жизнь, создали своими показаниями достаточно четкое представление о чете Чащиловых.
Владимир и Марина, став мужем и женой, не жалели о своем выборе. Это, конечно, не значит, что их жизнь была сплошной идиллией. В ней перемежалось хорошее и плохое, хорошего больше, плохого меньше, все шло так, как в тысячах других семей. Растили свою дочь, делили общие заботы, по-своему, не так, чтобы ах, как пылко, но любили друг друга. Семейная гладь иногда подергивалась рябью неладов, но не надолго. Чаще всего из-за нравоучительного зуда Владимира. Марина, возвращаясь с работы, разболталась с приятельницей и домой пришла позже обычного. Владимир тотчас взобрался на высоченные котурны нравственности и начал вещать: „Священны Обязанности Матери и Жены, попрание их непростимо!” Что поделаешь, Владимиру нравилась собственная риторика. И это при том, что он — несомненно умный человек.
Декламация Владимира иногда смешила, чаще раздражала Марину, но за Эсхилову трагедию она ее никогда не принимала. Рассудительная, обеими ногами стоящая на земле, наделенная чувством юмора, Марина здраво решила, что нельзя требовать от мужа, чтобы он начисто был свободен от недостатков, а если он склонен вещать, то в конце концов это не худший из недостатков. Тем более, что Марина нашла действенный способ борьбы с ним: когда поучения Владимира затягивались, она уходила из дома — сама поостынет и муж в разум придет. Мало-помалу нравоучительный пыл Владимира стал явно угасать. Когда допрашиваешь о характерах участников семейной драмы и об истинных их отношениях друг к другу, трудно рассчитывать на единодушные ответы свидетелей. Были и уклончивые, и неопределенные, в которых „может быть” вытесняло и „да” и „нет”, но больше было ясных и определенных, и они подводили к выводу: в семейной жизни Марины не было ничего такого, что понуждало бы ее к самоубийству.
Но отец Марины яростно оспаривал благоприятные для Чащилова показания свидетелей. Нет, он не винил их в выгораживании Чащилова, они ~ уверял он — видели только то, что на поверхности, и тут нет ничего удивительного, ведь и сам он годами не тревожился за дочь. Живет он постоянно в Пскове, но обязательно раза два-три в год приезжал погостить на неделю, а то и на две. В последнее время он видел, и не один раз, что у Марины глаза заплаканные, но на расспросы она отмалчивалась, щадила старика отца. Зять никогда не был ему по душе: деревянный, не говорит, а скрипит. И то по расписанию. Такой не ударит, а ущипнет. В том, что Владимир довел Марину до самоубийства, ее отец был убежден.
