Соседка укоризненно покачала головой:
— Ваш Миша все равно будет дружить с ребятами из нашего двора. И все от них узнает.
Как мать могла такое сказать матери?!
„Потеряла мужа, теряю детей. Зачем мне жить?” — исходила мукой Нина Федоровна. И она все чаще возвращалась к мысли о самоубийстве. Миг решимости — и навсегда покой. И все же Нина Федоровна едва ли решилась бы покончить с собой, если бы положение в семье„ и без того изматывающее душу, не осложнилось самым неожиданным обстоятельством, Впрочем, едва ли будет точным назвать его столь уж неожиданным, оно ведь — результат упорных, все возрастающих усилий Александры Александровны Лабодиной. В ней, Лабодиной, оказывается, было оскорблено — так она считала — чувство справедливости. А справедливость, по Лабодиной, совсем легко и постигается, и достигается: совершил человек ошибку, единственное, что можно и должно с ним сделать, — это наказать его. И чем строже, тем лучше: другим неповадно будет. И долг Лабодиной — способствовать наказанию нарушителя Ковалева. При этом, если говорить прямо, ее нисколько не заботила судьба Нины Федоровны, чьей непрошеной заступницей она выступала.
Ковалев не должен остаться безнаказанным: об этом Лабодина писала из инстанции в инстанцию. Сначала писала одна: безрезультатно. Тогда под требованием „Покарайте Ковалева!” она заполучила еще несколько подписей.
От Ковалева запросили объяснений. Ничто не могло заставить его рассказать о неверности жены, о том, что им было пережито, и поэтому в его объяснениях действительно постыдное поведение 19 июня ничем не было смягчено. Ковалева сурово осудила общественность, и он вынужден был оставить работу. Ковалев воспринял это как крах, так много работа значила для него. И в этой своей служебной беде готов был винить жену больше, чем себя. Но он ничего не сказал ей. Она сама себе сказала: „Из-за меня, из-за меня все это произошло”.
Есть законы, в которых с особой ясностью видна их гуманность. Таков закон, по которому к суровой ответственности привлекается тот, кто своим жестоким обращением довел до самоубийства зависящего от него человека.
„Я не толкнул Нину на самоубийство, но я не сумел удержать ее”, — сказал Ковалев в суде.
Только ли не удержал или и подтолкнул — это решал суд. И решил. Осудил Ковалева за доведение жены до самоубийства, признав, что первопричиной ее решения уйти из жизни было поведение мужа.
А Бармина, Лабодина, Гранаткина — они свидетели, только свидетели. И тут нет ни малейшего нарушения закона. И ничто не делает их сущность такой понятной и такой отталкивающей, как то, что они для самих себя, в своем ответе перед своей совестью считали и продолжают считать себя свидетелями, только свидетелями.
