— Зачем вы меня мучаете? — не жалобно, а злясь не то на себя, не то на защитника, спросил Виктор.
— Я сейчас уйду. Приду послезавтра. А ты все обдумаешь. Хорошо?
Виктор только кивнул головой.
Второе свидание было сухим и коротким. „Я виноват и должен быть наказан”, — сказал Виктор. Сказал так, что было ясно: вступать в спор с ним бесполезно.
Как бы ни был не прав Виктор, понять его можно. Юноша, только вступивший в жизнь, он воспринимал нравственные понятия абстрактно, не умея разглядеть их диалектически сложное, реальное содержание. „Коля мне доверился, а я его предам” — через это Виктор не мог перешагнуть. Отвращение к предательству, само по себе здоровое и естественное чувство, мешало Виктору разобраться в том, что не заслонять собой преступника, не брать на себя его вину — никак, ни в малейшей степени не означает предательства. Виктор не мог не думать и о том, как, если он откроет правду, это отразится на Коле. Ожесточится он и покатится вниз.
Кто знает, может быть, в глубине души Виктор считал, что вопрос о том, кому отвечать, должен в первую очередь решать его брат. И вместе с тем Виктор чувствовал, что совершает что-то не только неверное, но и дурное, это чувство омрачало его, но не было столь сильным и ясным, чтобы подтолкнуть к верному решению.
Защитнику ничего не оставалось, как бороться за Виктора против его желания, бороться за него в суде.
В суде Виктор Сергачев полностью признал себя виновным. И ему казалось, что его признание не вызывает никаких сомнений. В этом убеждали и заданные ему вопросы.
— Вы понимали, что, отобрав у Кольцовой пенсию, вы обрекаете ее на нужду?
— Понимали ли вы, что, нанося удар Кольцовой на лестнице, вы ставили под угрозу не только ее здоровье, но, возможно, и жизнь?
— Да! — не раздумывая, ответил Сергачев.
— Колебались ли вы в вашем замысле в течение того времени, когда преследовали Кольцову?
— Нет, — решительно отверг Сергачев самую мысль о возможности колебания.
— На что вы хотели употребить пенсию Кольцовой?
— Я не подумал об этом, — ответил Сергачев.
Виктор считал, что его ответы рассеют любые сомнения в его виновности, если даже они возникнут; сочтут, что цинизм преступления и бесстыдство ответов находятся в полном соответствии. Но Сергачев просчитался. Судьи не могли не задаваться вопросом: зачем преступник, циничный, не знающий раскаяния, стремится ухудшить свое положение, утяжелить свою ответственность?
Так возникло первое сомнение: не оговаривает ли себя подсудимый? А по мере того, как шло судебное разбирательство, сомнения в виновности Виктора Сергачева множились и укреплялись. Суд направил дело на дополнительное расследование. Следственная ошибка была исправлена.
