— Об этом вы и написали в газету?
— Прочтите, пожалуйста! — Шебалдин протянул мне свой „Ответ” на „Открытое письмо”.
Смысл „Ответа” совпадал с тем, что я услышал от Шебалдина. Еще до того как закончить чтение „Ответа”, я уже принял решение. „Ответ” только укрепил меня в нем.
— Я не буду вести вашего дела, — сказал я, возвращая Шебалдину его „Ответ”.
— Почему? — Шебалдин был искренне удивлен.
— По многим причинам. Но достаточно и той, что я вам назову: обращаться в суд бесполезно.
— Я не могу вам не верить, но...
— Дело в том, что статья седьмая Гражданского кодекса РСФСР дает право обратиться в суд за защитой чести и достоинства в тех случаях, когда в распространяемых сведениях содержатся факты, не соответствующие действительности. Факты, как вы сами признаете, в „Открытом письме” изложены верно. Вы их считаете достойными, в „Письме” им дается другая оценка. Я не стану касаться вопроса, кто в оценке прав, но спор об оценках — не предмет судебного разбирательства.
— Простите, но я не могу с вами согласиться. Ведь все дело в том, что в „Письме” задеты моя честь и мое достоинство. За их защитой я и обращаюсь в суд. Если вы не хотите вести моего дела, я, правда, искренне жалею об этом, то хоть подскажите, в какой форме должно быть написано заявление в суд. На это я могу рассчитывать?
— Это моя обязанность. Только подумайте, нужно ли это делать? Хотите знать, что вам даст обращение в суд?
— Вы это сейчас, еще до подачи заявления, можете предсказать?
— В вашем случае — это нетрудно. Допустим, что суд примет ваше заявление и станет рассматривать ваше дело. Вероятнее всего, что слушать его будут на выездной сессии, на вашем заводе.
— Выездная сессия? Это просто замечательно, „Открытое письмо” все прочли, пусть они услышат и возражения!
Шебалдин не притворялся. Предположение, что дело будет слушаться на выездной сессии суда, его обрадовало. Поначалу это казалось необъяснимым. Неужели он не понимает, что суд ничего хорошего ему не сулит? Зачем Шебалдин, в разуме ему не откажешь, затеял всю эту историю с судом? В „Открытом письме” ему сдержанно, мягче, чем он заслуживает, сказали: „Стыдно”. Шебалдину бы сжаться, затихнуть, остеречься первым кому-либо протягивать руку, а то, неровен час, так в воздухе и повиснет. А он в амбицию! Не смейте, такие-этакие, обо мне без полного и совершенного почтения и подумать!
Но у Шебалдина не возникло ни малейшего сомнения: его правота так бесспорна, что ее нельзя не признать.
