.
Конечно, ни Добролюбов, умерший в 1861 г., ни Белинский, угадавший в Достоевском огромный талант, не могли представить себе всего содержания художественных открытий писателя, в полную мощь обозначившихся в его великих романах. Но мы, знающие последующий путь Достоевского, не можем не смотреть на его ранние опыты как на знаменательные предвестники дальнейшего развития его творческого метода.
Повесть «Двойник», появившаяся в печати почти одновременно с «Бедными людьми» («Петербургский сборник» вышел в январе 1846 г., а «Двойник» в февральском номере «Отечественных записок»), была написана сразу после окончания работы над первым романом и вышла с подзаголовком «Приключения господина Голядкина». В 1866 году, осуществив значительную стилистическую и отчасти сюжетную переработку «Двойника», Достоевский дал повести новое жанровое определение: «Петербургская поэма». Последний вариант и представлен в настоящем издании.
Следует отметить, что идею «Двойника» Достоевский ценил очень высоко, хотя и признавал уже в 1877 году, что не нашел для этой идеи, «серьезнее» которой он «никогда ничего в литературе не проводил» (Дневник писателя, 1877 г., ноябрь, гл. I, §II), соответствующей формы. Достоевский назвал Голядкина своим «главнейшим подпольным типом» и тем самым подчеркнул связь ранней повести не только с «Записками из подполья» (1864), но и с романами 60‑х — 70‑х годов.
Двойственность психической природы человека достаточно точно просматривается, как мы убедились, уже в «Бедных людях», но лишь в «Двойнике» Достоевский возводит ее в художественный принцип изображения.
В сюжете «Двойника» (история сумасшествия титулярного советника Якова Петровича Голядкина) можно увидеть известное сходство с сюжетом «Записок сумасшедшего» Гоголя (аналогичная история бедного чиновника Поприщина). Но на этом, пожалуй, сходство и кончается. Если нравственные причины болезни Поприщина целиком находятся в области социально-материальной («среда заела»), то с Голядкиным дело обстоит несколько иначе: причины его душевной болезни следует искать в области социально-психологической и, вероятно, даже с акцентом на последнюю.
Голядкина нельзя назвать нищим; он держит лакея и имеет кое-какие, пусть небольшие, но все же деньжонки; помощник столоначальника — должность, которую он занимает, тоже не вовсе последняя, по крайней мере по сравнению с тем положением, которое занимают по службе тот же Поприщин или Макар Девушкин. Но социальная иерархия самодержавно-бюрократического государства настолько жестока и беспощадна, что Голядкину с его душевным складом, с его натурой, склонной опять же к «смирению» («человек я маленький», «ветошка», «всякий должен быть доволен своим собственным местом» и т. д. — мысли, хорошо нам знакомые по «Бедным людям»), уже никогда не выбраться за пределы его действительно маленького и убогого мирка. Но хотя Голядкин и признает себя «ветошкой», в глубине души он не может смириться с сим позорным званием, и ропщет, и бунтует, и «получается» «ветошка» — «с амбицией», иначе говоря, резкий разлад мечты и действительности приводит Голядкина к сумасшествию.
