- Еще нет. Но будут знать.
Роман проводил Ульяну Григорьевну к выходу. И вдруг у крыльца увидел Ивана Ивановича Майстренко.
- Здравствуйте, Иван Иванович...
Майстренко внимательно осмотрел поцарапанное лицо Романа и только тогда сказал:
- Здравствуй, Роман.
Нежданные гости перемолвились двумя-тремя ничего не значащими фразами, и Ульяна Григорьевна ушла, понурив голову. Маленькая, тоненькая - ну совсем девчонка. Роман наблюдал, как она неторопливо открывает калитку, как так же неторопливо закрывает ее за собой.
- Я, может, не вовремя? - услышал Роман и смутился: уже давно должен был бы пригласить Ивана Ивановича в дом; учитель стоял перед крыльцом - одна нога на ступеньке - и ждал.
- Заходите, Иван Иванович!..
Майстренко разделся, бросил плащ на стул.
- Мать на работе?
- На работе.
- Вчера я не так повел себя, Роман, - неожиданно сказал Майстренко, и губы его крепко сомкнулись.
- Я тоже. - Роман отвернулся к окну.
- Завтра заседание комитета комсомола. Придешь?
- Нет.
- Надо, чтобы ты был.
- Я... Я не могу...
- Почему...
- Они... затронут моего отца, этого вынести я не смогу, - Роман не заметил, как выдал себя.
"Душу ребенка надо понимать, - вспомнил Майстренко неопровержимые слова директора, и горячая волна захлестнула его грудь. - Вот он, миг! Парень разговаривает со мной, раскрывает передо мной самые затаенные уголки своей души!.. Осмелюсь вас кое в чем поправить, Василий Михайлович: не только понимать надо, а и чувствовать. Именно чувствовать... с одного касания. Но для этого - ой как много надо..."
- Я знал твоего отца. Он был скромным, добрым и честным человеком. Ты не имеешь никаких оснований стыдиться своего отца.
Роман благодарно взглянул на учителя и тут же отвел глаза:
- Вы же слышали, как говорил Василий Михайлович...
Иван Иванович задумался: он должен что-то сказать. Должен немедленно что-то сказать. Что-то особенное, весомое. Сказанное должно тут же развеять сомнения, которые терзают этого юношу.
Как было легко еще совсем недавно, когда он держал ученика на должном расстоянии!
И он сказал:
- У Василия Михайловича это получилось сгоряча. У него нет никаких, абсолютно никаких оснований говорить это.
"Директор осужден, осужден сурово, он уничтожен в глазах этого ученика. Правильно ли ты поступил как педагог?.."
Снова молчание повисло над ними, как черная туча над головами не защищенных от дождя людей. Роман почувствовал, что Иван Иванович преступил какую-то невидимую и непонятную для него, Романа, линию и теперь, должно быть, раскаивается. Ему хотелось сказать учителю что-нибудь утешительное, подбадривающее, но в голову ничего такого не приходило.
