— Мне тоже.
— Может, ты все-таки уедешь? У меня тётка в Каракасе, перекантовалась бы у неё…
— Всё это временно, ты же знаешь, — отец заводит старую пластинку.
«Беги», «Спрячься», «Заляг на дно» — для неё звучало как «рискни, поставь на кон кучу жизней, авось пронесёт». Кали не умеет так. Она не умеет быть такой безответственной, не умеет бросаться очертя голову в пекло, хотя бы из страха быть пойманной. Отец бы так и поступил. Но Кали не её отец.
— Не надо переживать за меня. И мать свою не вини, — добивает Эмилио. — Прости, Кали. Прости за всё.
Она не её отец. Все эти месяцы Кали сопротивлялась слишком яростно. Она не хотела быть на него похожей даже в мелочах. Период отрицания прошёл, пришло время сдаться.
— Где сейчас Франко? — Кали открывает рот, но не слышит звуков собственного голоса. Горло сдавливает от страха и неотвратимости, но она не видит других вариантов, только смерть. На свою ей уже плевать — когда пугают слишком часто, однажды перестаёшь бояться — ей не хочется утянуть за собой Кайла.
— Сейчас в Вегасе трехнедельный турнир. Он каждый год ездит туда, — отец хмурит брови и внимательно смотрит ей в лицо, будто пытается прочесть на нём всё, что та не договаривает. — Зачем тебе?
— Помнишь, ты однажды рассказывал мне… — Кали хмурится, пытаясь дословно вспомнить один их давний разговор. Ей тогда было лет шестнадцать, а то и меньше. — «Когда я только начал играть в «Холдем», я играл намного лучше, потому что я не знал, что делать. Было сложно блефовать. На самом деле я блефовал, но тогда я еще этого не знал. Были случаи, когда я делал ставки, не имея шансов на выигрыш, тем самым отпугивал опытных игроков, и они сбрасывали карты. В основном я надеялся на чудо». Так ты мне сказал, помнишь?
Эмилио Рейес молча поджимает губы. Кали слышит, как громко он сглатывает слюну, видит, как гаснет, бесповоротно и окончательно, огонь жизни в его глазах.
— Я люблю тебя, пап, — она резко встаёт со стула, кладёт трубку, отворачивается и наскоро покидает переговорную, стараясь не видеть, как отец бьёт ладонями стёкла и кричит её имя.
Пройдя через рамку металлоискателя, она почти бегом покидает здание тюрьмы, глотает уличный воздух с запахом бензина, пыли и нагретого камня, с выдохом исторгает из себя глухой вой и плач, от которого едва сдерживалась всё время свидания. Страшно только сейчас, а потом — «голова отдельно, руки-ноги отдельно», спасибо Раисе. Кали всё ещё не до конца понимает, что собирается делать, но она сделает всё, что потребуется.
