Он протягивает ей руку.
— Расскажешь мне всё, — твёрдо заявляет она, вскинув подбородок. — Я хочу знать всё о тебе. Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, а сам?!
— Всё. Всё, что захочешь, — клянётся Кайл, глядя ей прямо в глаза. Больше никаких глупостей. Такую, как Кали, нельзя потерять.
Она протягивает ему руку в ответ. Они разговаривают весь день: она много спрашивает, Кайл много говорит, пожалуй, больше, чем за всю свою жизнь. Иногда Кали плачет, слушая очередной эпизод, который самому Кайлу кажется вполне обычным, иногда молчит и много думает. После она готовит ужин и варит кофе в полной тишине — у обоих уже мозоли на языках. Кайл понимает, что от этих разговоров устал не меньше, чем за смену.
— Я понимаю тебя, — говорит ему Кали за столом. Она легко касается его руки, а он не может поднять на неё взгляд, всё ещё чувствуя дикую вину за то, что ей пришлось пережить. За чёртов звонок Гарсии, за драку с Гейл, за все эти душещипательные истории, которые он давно похоронил глубоко в памяти и которые пришлось заново вытащить.
После ужина Кали трижды доказывает ему, что она поняла и приняла его таким, как есть.
***
— Собирайся.
Данэм возвращается затемно, ждёт у двери, когда она оденется.
Эйса спала, но ей хватает пары минут, чтобы натянуть на себя рубашку и шорты — единственные вещи, которые у неё оставались. От неё скоро потом начнёт нести. Надо бы поднять этот вопрос. Каждый раз, когда их с Данэмом пути пересекаются, она лишается даже пары трусов.
— Мне нужна одежда, — заявляет Эйса, пытаясь успеть за ним по лестнице и при этом не навернуться.
— Купим, — отмахивается от неё Данэм, ныряя в ночную темноту на выходе из парадной. Возле дома нет ни одного фонаря, улицу освещает только свет луны и бледные квадраты чужих окон, редкие, как прохожие в этот час в этой части города. Только самоубийца вылезет ночью на улицу в гетто. Или убийца. Глядя на Оливера Данэма, Эйса хмыкает своим весьма точным мыслям. Ходовые огни в машине Данэм не включает. По опустевшим улицам они добираются до завода минут за десять.
В импровизированной пыточной несёт кровью и испражнениями. Эйса морщится, борясь с желанием заткнуть нос. На улицах Синалоа часто стояла трупная вонь, Эйса успела от этого отвыкнуть, но изображать неженку у неё в планах нет. Данэм включает настольный фонарь. Ривера мысленно благодарит небо за то, что её желудок пуст, иначе вся её игра в невозмутимость пошла бы прахом.
Лара Кинг сидит к двери боком, на полу под ней виднеются борозды от ножек стула — светлые на чёрном, ровном слое запекшейся крови — наверное, пыталась вырваться или спятила от боли и дрыгалась, что, в принципе, неудивительно. Она раздета по пояс, на спине отсутствует часть кожи, с губ свисают кровавые лоскуты, кое-где на них ещё висят скрепки — наверное, безбожно орала, содрав крепёж. Одного глаза нет, второй не в фокусе, вокруг радужки сеть из лопнувших сосудов — наверняка Кинг им уже ни черта не видит. Данэм постарался на славу.
