В твоем октябре | страница 22



– Напиться до скотского состояния? – говорю я и опускаю нос в кружку, делая большой глоток.

За моей спиной что-то взрывается – внезапно и очень громко.

Я подскакиваю и оборачиваюсь назад – на противоположной стене расцвело огромное, кофейно-коричневое пятно, которое начинает терять округлые формы и сползать вниз тонкими струйками кофе. Остатки кружки на полу возле стены.

Оборачиваюсь:

– Ты в своем уме? – это все, что успел сгенерировать мой мозг. Руки тут же задрожали. Несильно, и шок очень быстро переходит в возбуждение. Но не страх.

– Вроде уже выяснили, что нет, – голос тихий, с тонкими нотками ярости. – Зачем ты убрала мой погром? – машет он теперь уже пустыми руками. – Кто тебя просил? – его ярость медленно набирает обороты. Мои пальцы трясутся, его взгляд вонзился в меня. – Зачем тебе порядок?

– Из соображений безопасности, – тихо отвечаю я.

– Каких именно? Чем тебе помешал сломанный стул?

– Два.

– Да какая разница? – кричит он.

– Тут щепки валялись по всей кухне, – я тоже начинаю кричать, но мне от этого только хуже становится.

– За ножки переживаешь? – вот теперь он по-настоящему злится.

– Да! – рявкаю в ответ.

– Надень тапочки, а еще лучше… – тут он подбегает к столу, хватает мою кружку – та делает крутое пике и со звоном разлетается о деревянный пол – десятки мелких осколков поднимаются в воздух сверкающей волной. Они рассыпаются по полу, а меня пробивает самая настоящая дрожь. Он хватает меня за руку и тащит за собой – мы подбегаем к кухонному гарнитуру, он открывает шкафы и тумбы, он достает кружки, тарелки, фужеры из тонкого стекла. Вручает мне один из них, и я вижу, что его тоже трясет – тонкие пальцы – ходуном, дыхание рваное, судорожное, взгляд мечется по моему лицу:

– Ломать тоже нужно уметь, – говорит он. – Все думают, что только строить – великое искусство. Но ломать – искусство не менее великое! Знать, где надломить, знать, когда и как – вот что не менее важно. В мире, где каждый хочет творить, должны быть люди, умеющие разрушать. Бросай!

Я смотрю на него, на изящный, узкий фужер для шампанского и мотаю головой:

– Нет.

– Бросай! – кричит он на меня. – Учись! Учись ломать вещи, бить посуду, бросать людей! Это важно!

– Зачем? Для чего?

Тут он выхватывает бокал из моих рук и швыряет – стекло летит через всю кухню и взрывается осколками рядом с кофейным пятном.

– Это, – быстрое дыхание, горящие глаза, – дает возможность понять истинную ценность! То, на что не поднимется рука – истинная ценность! То, над чем плачешь и пытаешься собрать осколки – истинная ценность!