— Извини лишь за то, что не буду сопровождать тебя нынешним вечером, — сообщил Лодовико. — Мне обязательно следует идти на ужин к дону Гверани, который изо всех сил сватает за меня свою дочку, Кларетту. Вообще-то она ходит словно утка и лицо у нее даже сильнее покрыто веснушками, чем индюшачье яйцо, только ведь каждая ее веснушка стоит тысячи флоринов, так что не обращать на нее внимания я не могу.
Никогда до сих пор я не оставался один в громадном дворце Мальфикано, с сотнями помещений непонятного предназначения, с десятками ведущих, казалось бы, в никуда коридоров. Рядом с крылом, в котором я пребывал, возносился тот самый центральный донжон. Я размышлял над тем: неужто и сейчас, за узкими окнами, закрытыми толстыми и дорогими занавесями, может скрываться мифический дон Орландо, потому что никакого смрада не чувствовал. Молодой граф не поставил мне каких-либо ограничений в отношении посещения комнат, а пользоваться библиотекой прямо побуждал, так что я быстро спустился на второй этаж и начал осматривать располагающиеся анфиладой стеллажи, превращенные в замечательнейшую галерею статуй и картин. От собранных здесь богатств кружилась голова. Без особого труда я высмотрел одного Леонардо и два Рафаэля, а уж Тицианов, Веронезе и Тинторетто невозможно было и сосчитать. Но более всего меня увлек средних размеров холст "Рай", приписываемый Босху; он висел в отдельной, довольно укрытой комнате, похоже, предназначенной под рабочий кабинет, поскольку в ней стоял громадный глобус и секретер, украшенный драгоценными камнями… Заходящее солнце заливало помещение пурпуром, так что казалось, будто картина гори. Никогда до сих пор не видел я этого живописного произведения, но и сейчас трудно было поверить, что его создала людская рука, поскольку картина эта переходила все границы фантазии. Рай изображал нагих, сильно волосатых людей среди громадных, словно собор змей, настолько тонко отделанных в мелочах, как будто бы мастер Иеронимус рисовал их с натуры. Чудища были гадкими, покрытыми чешуей, с маленькими головками, тонкими шеями, переходящими в гигантские туши, снабженные необыкновенными гребнями на спинах. И там же находилось Древо Познания Добра и Зла — безлистое, зато из него вырастали громадные, округлые чашами, похожими на металлические уши. Над деревом же вздымался серебристый диск с маленькими окошечками, из-за которых выглядывали зеленые глаза малюсеньких созданий… И в саду этом было все — кроме Бога. Где что-либо подобное мог видеть мастер Иеронимус — во сне, в воображении своем, или он и вправду прибыл не из мира сего…?
