Все это я пропускал мимо ушей, но в тот день, когда боль и ярость перелили чашу горечи, я решился:
— И сколько это стоит, капитан?
— Сколько? — Массимо расхохотался. — Среди гулящих женщин большая разнородность, чем среди лошадей. А ты ведь должен понимать разницу в цене между клячей, которой место только на живодерне, и императорским конем. Точно так же и среди девок-давалок. В районе порта можно найти "мочалок", готовых подарить тебе небесное наслаждение за пару медяков. Вот только забавляться с ними — дело более опасное, чем голым кататься по муравейнику. Тогда можно воспользоваться услугами candeli…
— Свечей? Я правильно расслышал?
— Так их называют. Может потому, что чаще всего они селятся у свечных торговцев. Зато не нужно свечки, чтобы их там найти.
По выражению моего лица он догадался, что на candeli особого желания у меня нет, так что продолжил цитировать свой путеводитель — и одновременно справочник — сводника.
— Лично я предпочитаю mammazuolo, публичные дома, скрытые под вывеской Заведения Сводничества Служащих. Как инвалид, я имею там пятидесятипроцентную скидку. Ты, в качестве студента, тоже наверняка получил бы там сниженный тариф на треть. Места эти приятные, безопасные, отличающиеся домашней атмосферой. За порядком там следит La Mamma, управляющая, а подобного рода заведениях можно встретить и ученых, и людей искусства, и чиновников, и военных, для которых mammazuolo — это попросту контора, столовка, а заодно и светский салон с ненавязчивой и культурной обслугой.
— И сколько стоят такие, которые… как дамы?
Массимо лишь вздохнул.
— Сынок, здесь верхнего предела нет. Имеются такие, для которых следует быть богатым, как Мальфикано, или же могущественным, как сам император. Хотя и у них имеются свои капризы. Помню, когда еще со мной были обе ноги, в Бари втрескалась в меня некая Наннина. Никогда потом я не встречал женщины с такими достоинствами. Воистину, то было объединение Венеры и Минервы. Рассудка и темперамента. Голос у нее был глубокий и настолько нежный, что она могла бы с его помощью укрощать гиен. Манеры у нее были чрезвычайно изысканные и субтильные. А какие она на себя надевала — а точнее, снимала — одежды! Платья из шелка и бархата, расшитые золотом, драгоценными камнями и замечательными жемчужинами из Персии; под платьями она носила шелковые рубашки с золотой бахромой, на шее у нее было колье, стоящее, самое малое, две сотни дукатов. Боже ж ты мой! Белье у не было белее снега, и настолько пропитано благовониями… Хотя и естественный запах Наннины не имел себе равных. А в этом деле, сынок, я разбираюсь. Ведь запах у гулящей девки — дело самое важное: хороший нос заранее вынюхает и болезнь, и обман, и грабеж, и несчастье.
