— Придут еще, — уверенно перебил его Иссахар. — С каждым днем мы становимся сильнее. Скоро все Сдиратели будут здесь, до последнего боевого брата и неофита. Я клянусь тебе в этом. Железные Рыцари ответили на призыв и направляются к нам.
— И что дальше? На сколько человек мы можем рассчитывать? Даже если все наши братья ответят, то нас будет меньше четырех тысяч.
— Верховный маршал Боэмунд хранит в тайне численность своего ордена. Сколько их еще может прийти? И мы пока не получили ответа от Испивающих Души. Они любят секреты, но дорожат своей честью и придут, как только получат призыв к Последней Стене.
— То есть пять тысяч в лучшем случае, — подытожил Курланд. — На пике мощи Седьмой мог похвастаться больше чем ста тысячами бойцов, и это был лишь один легион из восемнадцати. Если бы так было и сейчас, возможно, все обернулось бы иначе.
— Разделение случилось давным-давно, брат. Так было тогда, а сейчас мы имеем то, что имеем. Я всегда с уважением относился к этому решению. К тому же мнению в итоге пришел и примарх. Но затем мне открылась и другая сторона этого вопроса. — Иссахар обвел рукой собравшийся флот. — Посмотри на нас, разделенных разницей в традициях, ошеломленных атакой врагов, преданных теми, кто должен был нами править. На то, как мы не можем собрать достаточно сил, чтобы сокрушить врага. Мы лишь оттесняем его от наших владений, и он просачивается обратно, стоит нам обратить внимание на что-то другое. — Он мрачно посмотрел на высокий барельеф на стене. В центральной части триптиха были изображены Император, окруженный ореолом света, и коленопреклоненные Черные Храмовники, воздевшие оружие. — Некоторые из нас даже погрязли в суевериях.
— Ты не можешь знать наверняка, — заметил Курланд, хотя в глубине души был согласен с братом: на изображении было показано нечто, слишком уж напоминающее молитву.
— Я вижу украшения наших братьев, их храмы и почетные награды. Они скрывают это, но не стыдятся.
Курланд внимательно всмотрелся в резьбу и отмел все свои опасения.
— Разве это имеет значение? Наши братья Храмовники благородны до чрезмерности. Возможно, немного упрямы, но таким же был и легендарный Сигизмунд, а его, говорят, Дорн выделял из всех своих сынов.
— Всю жизнь я сражался с честью и упорством, — ответил Иссахар, — ради укрепления власти Императора. Пускай другие почитают Его, ибо их вера является для них лучшим щитом. Им он может казаться богом. Но наши генетические отцы стояли подле Него. Они были Его сыновьями, созданными благодаря Его познаниям, а не колдовству. Возводить Императора в ранг божества — значит делать то же самое с Его сыновьями и, соответственно, с их наследниками. А мы — далеко не боги. Так что, да, магистр ордена, это имеет значение.
