Опустошение Баала - Гай Хейли

Вот уже более ста веков Император неподвижно восседает на Золотом Троне Земли. Он — Повелитель Человечества. Благодаря мощи его несметных армий миллион миров противостоит тьме. Однако сам он — гниющий полутруп, разлагающийся властелин Империума. Жизнь в нем продлевают чудеса из Темной эры технологий, и каждый день ему в жертву приносят по тысяче душ.

Быть человеком в такие времена — значит быть одним из бесчисленных миллиардов. Жить при самом жестоком и кровавом режиме, какой только можно вообразить, посреди вечных битв и кровопролития. Слышать, как крики боли и стенания заглушаются алчным смехом темных божеств.

Это беспросветная и ужасная эпоха, где вы найдете мало утешения или надежды. Забудьте о силе технологий и науке. Забудьте о предсказанном прогрессе и развитии. Забудьте о человечности и сострадании. Нет мира среди звезд, ибо во мраке далекого будущего есть только война.

Утренние гонги уже звенели, когда у продавца воды Уйгуя начался еще один день тяжелой работы.

Уйгуй встал, полностью одетый, и направился облегчиться к самодельному очистительному аппарату в углу. На Баале-Секундус каждая капля воды драгоценна, из какого бы источника ни происходила.

В единственной комнате его дома помещались три кровати, стол, перерабатывающий аппарат и почти ничего больше. Старые грузовые палеты, застеленные истертыми одеялами для защиты от холода пустынными ночами, служили постелями. По пути к очистителю Уйгуй миновал свое величайшее бремя — сына-идиота. Мальчик ушел на испытания ордена, полный надежды, а вернулся лишенным мозгов.

— Вставай! Вставай, придурок! — Уйгуй пнул обутую ногу сына.

Мальчик забился, просыпаясь, и в страхе вскинул руки. Перепуганное лицо выглядывало между грязных пальцев.

— Поднимайся. — проворчал Уйгуй. — Рассвет близко — разве ты не слышишь гонги Ангела?

Он взглянул в окно из дешевого алебастра, вделанное в некрашеную глинобитную стену. Заря должна была уже просвечивать розовым сквозь камень. Вместо этого снаружи висела красная тьма.

Обычное утро холодное, но прекрасное, с безупречно чистым небом, окрашенным глубоким розовым отсветом Красного Шрама. Порой цвета столь совершенны, что Уйгуй засматривался и хоть ненадолго переставал думать, как сильно ненавидит свою жизнь.

— Впрочем, вряд ли ты понимаешь, — хмыкнул Уйгуй. — Красный Туман. И густой к тому же.

— Н-н-нам точно н-н-надо, па? — спросил мальчик.

Уйгуй оглянулся на него с искренней ненавистью.