— Я тоже вовсе не хочу унижать идею. Я только иначе понимаю ея природу, ея отношеніе къ труду. Вы правы, что идея выше отдѣльнаго человѣка, что она ему не принадлежитъ, что она господствуетъ надъ нимъ. Но посмотрите, вы не сказали, въ чемъ же состоитъ ея высшее существо; а, вѣдь, тутъ и должно лежать рѣшеніе вопроса.
— Не совсѣмъ понимаю, чего вы требуете. Высшая сущность идеи заключается въ ея логической природѣ: развѣ это не ясно для всякаго, кто живетъ идейной жизнью? Или вамъ этого недостаточно, и вы хотите чего-то другого, большаго?
— Да, этого недостаточно, потому что это — мнимый отвѣтъ. Существо идеи — логическое, это все равно, что сказать: идея есть нѣчто идеальное, — или просто: идея есть идея. Объ ея природѣ послѣ этого отвѣта человѣкъ знаетъ ровно столько же, сколько и до него. Въ наукѣ вы не удовлетворились бы этимъ; тамъ для васъ мало знать, что воздухъ есть воздухъ и вода есть вода; вы потребуете ихъ анализа.
— Не думаю, чтобы ваше сравненіе было правильно. Но, во всякомъ случаѣ, если бы было возможно произвести физическій и химическій анализъ природы идей, подобный изслѣдованію воздуха или воды, я первый былъ бы радъ этому. Но не мечта ли это?
— Не настолько, какъ вамъ должно казаться. Не химическій, конечно, а жизненный анализъ природы идей вполнѣ возможенъ. Ксарма началъ его, но не докончилъ, и остался непонятымъ… Я продолжалъ дѣло…
— И вамъ удалось?
— Я думаю, что да.
— Разскажите тогда ваши выводы… если надѣетесь, что я пойму васъ. Не примите эту оговорку за иронію; я просто убѣдился, что въ нѣкоторыхъ вещахъ у насъ какъ-будто разная логика. Я не предрѣшаю вопроса, которая правильна…
— Хорошо. Но тогда намъ надо на время покинуть логическое царство отвлеченности и взять идею въ самой жизни. Вотъ, наши предки тысячу лѣтъ боролись за идею свободы. Это, безъ сомнѣнія, одна изъ величайшихъ идей человѣчества. Когда я читалъ исторію и старался проникнуть въ душу тѣхъ далекихъ поколѣній, для меня стало ясно, изъ чего возникла и выросла идея свободы. Милліоны людей жили въ рамкахъ, которыя становились для нихъ все болѣе тѣсными. На каждомъ шагу ихъ трудъ, ихъ усилія, ихъ стремленіе развернуться, зарождавшаяся въ ихъ головахъ творческая работа наталкивались на какую-то стѣну, встрѣчали подавлявшее ихъ сопротивленіе и замирали въ безсиліи; затѣмъ возобновлялись, чтобы испытать ту же судьбу. Такъ погибали безплодно миріады человѣческихъ усилій въ ихъ разрозненности; была боль, но не было идеи. Изъ боли рождались новыя усилія, такія же смутныя, но болѣе напряженныя и еще болѣе многочисленныя. Мало-по-малу, они начали соединяться и пріобрѣтать общее направленіе; сливаясь, они образовывали все болѣе могучій потокъ, устремлявшійся противъ старыхъ преградъ. Это и была
