«Рублевский» жанр нашей литературы | страница 9



«Голова, наполненная спряжениями латинских гла­голов», могла принадлежать только черствому педанту, лишенному живых чело­веческих чувств. Очевидно, типичный преподаватель коллегиума — других не держали. Автор не любит прямолинейности в психологических характеристиках, предпочитает давать их через косвенные признаки или «глазами» других персо­нажей, и такие «косвенные характеристики» получаются гораздо более выра­зительными. Кстати, и читательская мысль не потребляет уже готовое, а может поработать сама...

И еще важный момент. Вряд ли наши читатели, не пресыщенные знани­ями по родной истории, хорошо представляли себе порядки в Менском иезу­итском коллегиуме того времени. Упомянутые здесь «цензоры», официально назначенные доносчики, — интересная деталь, говорящая о многом. И таких исторических деталей в романах «Прантишева» цикла множество, поэтому еще одно ценное качество этого цикла — познавательность. Автор даже и не скрывает своего горячего желания заинтересовать нас богатейшей историей своей страны: при всяком удобном случае упоминает выдающихся личностей, «пристегивает» примечательный исторический эпизод, часто курьезный, или приводит цитату из старинного документа. Причем умеет сделать это есте­ственным образом, «к слову» — без назидательности, используя оригиналь­ные ассоциации.

Так, например, когда действие будет перенесено во Францию и речь зайдет об «Оленьем парке» любовниц, который фаворитка мадам Дюбарри устроила для старого греховодника Людовика XV, автор находит удобный предлог позна­комить читателя с нашим старинным законодательством: «Да, тут не действует раздел девятнадцатый, артикул тридцать шестой Статута Великого Княжества Литовского: “Сводники и сводницы, ради устранения распущенности и склоне­ния женщин к разврату, не могут быть терпимы, таким людям следует отрезать нос и уши, если же они будут продолжать заниматься тем же самым и после наказания, то лишать их жизни”.

Автор, с помощью своих героев, не упускает возможности напомнить нам о существовании богатейшего древнегреческого эпоса (а возможно, и заинтере­совать им читателя), — ведь и мифы, и эпос на протяжении многих веков были сокровищницей сюжетов, идей и образов для философов, литераторов, худож­ников. Героям «Прантишева» цикла часто случается попасть в такой переплет, что спасти может только «художественное» отношение к жизни, хорошо прип­равленное юмором. С горя они даже затевают игру — сравнивают свои зло­ключения со странствиями Одиссея. Столько пожаров и руин довелось видеть им за время своих странствий, что «на десять Трой хватит». Жуткий плен у барона-«прогрессиста», в котором долго содержался и жестоко эксплуатировался Лёдник, сравнивается с пленом Одиссея у нимфы Калипсо: «исчезнувший для мира, заколдованный герой, потерявший чувство времени». Умная, волевая и талантливая паненка Доминика отлично подошла на роль царевны Навсикаи: она помогла своему «Одиссею», Прантишу, выйти из опасной запутанной ситуации. А уж когда наши герои оказались «между двух огней» — российскими войсками и конфедератами, — тут им сразу вспомнились страшные мифические Сцилла и Харибда... Недаром Прантиш, у которого обнаружился литературный дар, заду­мал создать свою эпическую поэму о странствиях белорусского Одиссея — если, конечно, сам выйдет из них живым...