Я веду себя как придурок, но плевать. Я не так представлял себе последнюю ночь здесь.
— Как ни странно, мне платят не за разговоры, — говорит она.
— Тебе вообще не платят, — еще один дерьмовый комментарий, но правдивый.
Она прищуривается.
— Как прошел твой д?..
— Скучно, — перебиваю я ее. Кажется, ее это оскорбило. Глупое человеческое эго.
— Как ты стала рабыней? — спрашиваю я.
— Меня похитили ребенком, — значит, она подменыш.
— А потом?
— Меня воспитали, чтобы уметь угождать фейри.
…Ложь…
Я прищуриваюсь.
— Нет.
Женщина колеблется.
— Нет, — соглашается она. — Хозяин научил меня всему, чему нельзя учить рабов.
— И как же ты здесь оказалась? — спрашиваю я.
— Хозяин умер, не дав мне свободы. Когда его поместье выставили на аукцион, меня продали короне, и вот я здесь.
Она приподнимает бровь, глядя на военный браслет.
— Солдат с медалью. Чем ты его заслужил?
«Оказался далеко на вражеской территории, был ослеплен солнечным светом. Из ран хлестала кровь. Меня окружили. Но магия текла из меня, пожирая врагов и превращая в ночь то, что еще мгновение назад было днем».
Я отпиваю эля.
— Убил нужных людей.
Она понимает мое выражение.
— Значит, ты познакомился с королем? — спрашивает женщина.
Я смотрю на кружку.
— Он не присутствовал на награждении. — По крайней мере, так сказал его правая рука, когда он, а не король, подарил мне бронзовый браслет. И это не походило на правду. Галлеагар либо спал в своем гареме, либо убивал невинных. Любой догадается, что ему нравится больше. От воспоминаний я сильнее стискиваю кружку. Я был готов покончить с ним. Как часто простой солдат получает такой шанс?
Женщина откидывается на спинку стула.
— Да, — она смотрит на свою заклейменную кожу, — я видела его однажды. — И смотрит на меня. — На самом деле он очень похож на тебя.
Не стоит верить суждениям человека. Я изо всех сил стараюсь оставить тело расслабленным.
— Тогда, должно быть, он дьявольски красив.
С отсутствующим видом, она медленно кивает.
— Да, но с ноткой жестокости, читающейся в разрезе глаз и изгибе губ, — женщина подносит руку к лицу, рассеяно проводя пальцами по линии подбородка. — Можно сказать, ему нравится убивать, — она моргает, возвращаясь к настоящему. — Но не тебе.
Я выгибаю бровь.
— И что это значит?
Ее взгляд слишком проницателен.
— Я встречала много солдат, и понимаю, какие любят бойню, а какие просто терпят ее… или я ошибаюсь в тебе?
Нет, и тот факт, что смертный может прочесть меня так хорошо, потрясает. Либо мне надо гораздо больше работать над контролем характера, либо она даже более сообразительна, чем я думал.
