Два года прекрасного человеческого возраста — юности — Петр Яковлевич фактически отдал Германии, работая там подневольно, как раб. Конечно, это была не жизнь, тем более с учетом страшных происшествий, которые пришлось ему пережить, и с учетом опыта, накопленного в условиях доносов, допросов и пыток.
Неизвестно какими путями возвращался Петр Яковлевич на Родину, но сразу домой он не попал. Скорее всего, проходил проверку и фильтрацию в составе “рабочих батальонов” наркомата обороны, с обязательным привлечением к труду, как и многие гражданские репатрианты из числа военнообязанных.
Отслужив в рядах Советской Армии положенные три года, он приехал домой в сентябре 1948 года со специальностью на руках, подтвержденной практическим опытом работы по ней, — был шофером. Ценность по тем временам!
В семье Прасковьи Яковлевны существовал рассказ о необычном явлении в канун возвращения ее брата Петра из немецкого рабства{12}. Так они выражались, не принимая в расчет того, что после репатриации прошло три года и сам остарбайтер давно забыл о рейхе.
Случилось нечто необъяснимое в теплое время начала осени. В тот день Прасковья Яковлевна вынесла все из дома, выбелила комнаты и вечером занесла лишь матрац, положила его на пол и устроила там спальное место. И посуду для ужина занесла. Правда, в кухне под окном еще стоял стол и два стула возле него.
После трудового дня Прасковья Яковлевна с мужем поужинали и намного раньше обычного легли спать, часов в 9-10, потому что Борису Павловичу назавтра надо было рано вставать по делам. В природе еще не вполне потемнело, в окна просачивался угасающий свет, где-то шумели и гуляли дети, по улице ходили люди и слышались голоса соседей.
В комнате горела лампа, Прасковья Яковлевна перед сном читала книгу, а Борис Павлович — газету.
Вдруг они услышали, что в какой-то комнате ходит кошка, причем так, как иногда они ходят и пол царапают. Потом запрыгнула на стол с посудой и тарелками и принялась там тарахтеть посудой — торох-торох.
— Наверное, мы закрыли в доме соседскую кошку, — предположила Прасковья Яковлевна. — Посмотри да выбрось ее, а то она всю посуду перебьет.
Борис Павлович вышел в кухню — туда-сюда: кошки нет. Искал по другим комнатам, искал в коридоре — не нашел. Он вернулся в постель.
Минут через десять опять повторилось то же самое: цок-цок, шкряб-шкряб. А оно в доме все звуки слышались громко, комнаты же были пустые, и от этой мистики на душе залегала тоска и начинало посасывать под ложечкой.
