Презирая дымы и грозы | страница 34
Можно не сомневаться, что ни один, пусть самый незначительный, факт не остался не замеченным советскими органами госбезопасности — им было известно все и о каждом человеке, побывавшем под вражеской пятой. Партизаны и оставленные на занятых врагом территориях «люди из органов» работали не только против захватчика, они также собирали материал о жизни советских людей, оказавшихся в оккупации, с тем, чтобы знать правду о каждом, знать, чего от них ждать.
Так какой факт мог свидетельствовать о нелояльности Алексея Яковлевича к собственной стране? Возможно то, что во время оккупации его лечил немецкий врач или что его родной дядька был старостой? И что, разве смерть обоих родителей от рук врага и его побег от угона в Германию не стали лучшим доказательством того, что он предан Родине? Выходит, не стали...
Но не надо забывать расстрел и то, чего не договаривает о нем Алексей Яковлевич! По его словам получается, что он, попав на расстрел, вдруг заговорил по-немецки и его сразу же, грубо взяв за ухо, вытащил из толпы обреченных какой-то немец из оцепления. Во-первых, стоящие в оцеплении каратели не имели права кого-либо вытаскивать или не вытаскивать из толпы. А во-вторых, есть много свидетелей тому, что Алексей сказал немцам, руководящим расстрелом, что согласен работать на Третий рейх, за что и был помилован.
То, что после этого Алексей уклонялся от абверовца и в конце концов так и не написал заявления о сотрудничестве с немцами, осталось его частным делом. А вот слова о намерении работать на врага, сказанные громко и при многих присутствующих, дошли до людей, способных предоставить сотрудникам госбезопасности фактические и общеизвестные сведения о нем.
Думаю, при собеседовании в первом отделе училища Алексея спросили об этом и предложили привести доводы в свою пользу, но он не смог найти их или дать порочащему его факту другое толкование. Просто в интервью, которое Алексей Яковлевич давал для телевидения и на основании которого написано здесь о его жизни после войны, он не мог распыляться и детально все излагать. Намекнул на ругаемого современной властью Иосифа Виссарионовича, которого втайне боготворил, — так, небольшая сделка с совестью — и все.
Но зато дальнейшая жизнь показала, что зачислить Алексея в Ленинградское училище вполне можно было. Вместо этого его отправили назад, откуда послали на учебу, в 33-й саперный полк, где продолжилась его служба.