Долго тогда рассуждал Гордей вслух, пока не излил все свои мысли по этому поводу. И тогда он сказал:
— Простите меня, уважаемые мудрецы, что я так долго говорил, и спасибо, что вы мне это позволили. Этот ваш урок помог мне разобраться с тем, что меня беспокоило.
В тот день впервые от Гордея уходили седые старцы, пятясь задом, — от возникшего сильного почтения они не смели повернуться к нему спиной. Гордей это понимал.
Но самого его это не радовало, ибо он понимал и другое — какую ответственную ношу взвалил на себя. Отныне он не имеет права сказать пустое слово, совершить необдуманный поступок, засмеяться неуместно или просто попроказничать и пошутить, как это любит делать молодежь в России. Он проявил себя столь глубоким мужем, что ему могут простить только возвышение в духе, совершенствование в качествах, а не мирскую беззаботность и развлечения.
Потрясение собирателя трав
Жизнь по христианским канонам стала для Гордея нормой, но при этом он выглядел не религиозным фанатиком, а постигающим древние письмена мыслителем, их толкователем, тем, кто странные речи священников перекладывал на обиходный человеческий язык. Ведь люди многого не понимали, причем самого простого, а священники, скованные прокрустовым ложем своей фразеологии, не могли им это доходчиво объяснить. А возможно, и сами того же не понимали.
Как-то беседовал Гордей с одним собирателем трав. Тот пришел в аптеку, чтобы сдать свой урожай, и вдруг доверительно сказал Гордею:
— Бог так велик, а я так мал, что мы не понимаем друг друга.
— В чем именно?
— Зачем Бог требует от меня думать о других — то не возжелай, то не укради... Почему Сам о них не заботится?
И тут Гордей рассмеялся.
— Дружок, так ведь Бог тем самым требует, чтобы ты заботился не о других, а о себе самом! — сказал он. — Перво-наперво запомни, что такое грех...
— Я знаю, что это. Это то, чего в угоду Богу делать нельзя.
— Оно-то так, но ты эти слова понимаешь неправильно!
— Как же «неправильно»?
— Грех, мой друг, — это, во-первых, деяние, совершенное человеком по своей воле, а во-вторых, направленное во вред себе самому, а не в угоду Богу. Вот теперь и подумай, почему Бог оставил нам именно те заветы, что написаны в каноне, а не другие.
Собиратель трав растерялся. Он никак не мог постичь, что запрет греха направлен не на угоду Богу, а на то, чтобы защитить его от самого себя, от собственных бездумных поступков или от непредусмотрительности. Он привык думать, что этот запрет направлен на его ущемление, на ограничение его прав, его свободы — просто на унижение его перед Богом, которому все можно.
