— Поехали в управление, — сказал Хутиэли. — Каплана сейчас привезут, сам с ним и разговаривай. У тебя есть что у него спрашивать, верно?
— Уж будьте уверены, — мрачно сказал Беркович. — На вечер у меня билеты на концерт, а теперь из-за этого… И на завтра не отложишь, верно? — спросил он с надеждой.
— Нет, — хмыкнул инспектор. — Судья не продлит арест подозреваемого, если нет достаточных оснований для задержания… Ну да ладно, иди на концерт, я сам проведу допрос.
— Ни за что! — твердо сказал Беркович. — Наташа никогда не простит мне, если я не выполню свой служебный долг.
Хутиэли хотел было сказать, что лучше бы Борису думать сейчас не о служебном долге, а о супружеском, но, увидев решительное лицо сержанта, инспектор промолчал.
Сержант Беркович не знал, где он мог простудиться. Вроде бы не пил холодной «колы» из холодильника, не сидел под струей воздуха из кондиционера — в общем, избегал всех стандартных причин, по которым у порядочного человека неожиданно начинает болеть горло, а температура тела подскакивает до отметки, глядя на которую хочется выбросить градусник в мусорное ведро.
— Это вирус, — успокоил сержанта врач, которому Беркович рассказал о своем самочувствии словами, достойными пера Шекспира. — У нас в Израиле все болезни от вируса, даже супружеские измены.
Вернувшись домой, Беркович позвонил инспектору и предупредил о том, что будет отсутствовать семьдесят два часа.
— Не выдержишь, — хмыкнул Хутиэли. — Держу пари, что через пару часов ты начнешь трезвонить и спрашивать, не произошло ли чего-то такого, что требовало бы твоего присутствия. Я скажу «нет», и ты останешься очень недоволен.
— Зато Наташа будет довольна, — пробормотал Беркович. — Она просто мечтает заботиться обо мне, а тут такой повод…
Звонить Наташе на работу он не стал — она непременно отпросится, примчится и станет отпаивать своего любимого Бореньку чаем с малиновым вареньем, а Берковичу это сейчас совсем не было нужно: хотелось поболеть по всем правилам — завернувшись в одеяло, закрыв глаза и вообразив себе вирус в виде большой и голодной собаки.
Беркович так и сделал, и ему показалось даже, что он заснул и спал чуть ли не до самого вечера. Во всяком случае, когда он пришел в себя от резкого звонка телефона, в комнате было сумрачно.
Звонил инспектор.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Из семидесяти двух часов прошло, правда, всего пять…
— Что-нибудь случилось? — спросил Беркович.
