Путь фактически через половину материка долог, однообразен. Едем в основном поездом с пересадками, и я теряю счёт дней, проведённых под монотонный стук колёс. Границу империи пересекаем по своим документам, не скрывая настоящих личностей, что немало меня удивляет, однако Беван в ответ на мой вопрос поясняет насмешливо, что нынче пограничные территории государства так размыты и не определены, что даже картографы вряд ли знают, где какую линию чертить. На документы никто и не смотрит толком – возможно, через полгода граница Эллорийской империи опять сдвинется, отпустив на свободу некогда завоёванную страну. Прибрежная Виатта, родина Катаринны, единственное королевство, сохраняющее лояльность благодаря брачному союзу с правящей династией, и единственное место, где можно безопасно въехать на территорию империи. Впрочем, контроль там строже и потому мы едем через север, через одну из добивающихся независимости стран, встревоженную, гудящую роем настороженных пчёл. Военные действия официально не ведутся, на всех углах плакаты с призывами сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации и не вступать в отряды освободителей, чья деятельность объявлена вне закона. Некоторые плакаты разрисованы надписями «Долой тиранию императора!», «Мы – не рабы!» и пожеланиями, которые не пристало читать благовоспитанной леди. Наше путешествие до старой территории самой империи обходится без эксцессов, но я впервые испытываю облегчение, что Эстелла осталась в общине, вдали от этого хаоса и хрупкого иллюзорного перемирия.
Жизнь на старых территориях ровнее, привычнее. Чем дальше граница, тем сильнее ощущение, будто ничего и не происходит, будто всё течёт по-прежнему. Эллорана прекрасна в горделивом своём великолепии, в превосходстве над прочим миром, над другими городами и странами. Столица безмятежно сияет огнями, окутанная сгущающимися вечерними сумерками. И я удивляюсь неизменности её, внешней невозмутимости. Удивляюсь, что я всё же вернулась, хотя мне казалось порой, что я больше никогда не приеду в империю. Удивляюсь блеску вывесок и витрин, запруженным автомобилями и дымкой выхлопных газов дорогам, спешащим по своим делам людям. Замечаю рассеянно, что женские юбки и стрижки стали короче. И замираю на мгновение, осознав заново мысль, что Дрэйк где-то здесь, в городе.
Нас более не разделяют многие мили, страны и дороги.
Но между нами разлука, неизбежные перемены.
Часто ли Дрэйк вспоминал обо мне? Привязку не разорвать, однако вдруг Беван прав и Рейнхарт сумел убедить Дрэйка в необходимости избавиться от «болезни», несмотря на невозможность «исцеления»?
