— А ты детонька, глазоньки сомкни и поспи, — вельми тихонько прогутарила Дрёма. — Я тобе детонька песенку спою… Спою оно як до зела любчу малявок… дитятей… усяких и мальчуг, и девчушек, и крохотных, и таковых чё побольче. Поелику им токмо светлы сны навеваю… Сице чё кочумарь, а думки думать будёшь с утреца…
Занеже аки знашь ведь: «Утро вечера мудренее». Так-то… а ноне спи. Борюша ищё немножечко вглядывалси в сероваты очи духа, дивно кажущегося у тьме ночи, а после поклал голову на подуху, сомкнул глаза и вулыбнулси. А така светла, чудесна Дрёма еле слышно запела свову нежну-переливчиту, один-в-один як соловьина трель, песенку, да стала ласково приглаживать густы кудри мальца. И отроку нежданно показалось, шо очутилси он в родной деревеньке Купяны, взобралси на свои полати у пятистенной избёнке, и матушка Белуня подойдя ко нему полюбовно приголубила его пошеничны волосья да затянула родных просторов бероской оземи долгу, хупаву песню: Сидит Дрёма, Сидит Дрёма, Сидит Дрёма, сама дремлет, Сидит Дрёма, сама дремлет. Взгляни Дрёма, Взгляни Дрёма, Взгляни Дрёма на народ, Взгляни Дрёма на народ. Бери Дрёма, Бери Дрёма, Бери Дрёма кого хошь, Бери Дрёма кого хошь.
Глава тринадцатая. Гора Неприюта и Гарцуки
Ранёхонько поутру иного дня Боренька в сопровождении беросов, Рама и десяти полканов покинул пределы Таранца, выехавши из него не чрез Акшаях, а скрозе другие врата. Оные ворота поместились в супротивной, ключевой крепостной стене, каменной ограды окружающей град и уводили пряменько у недры зачинающихся гор. У торенку, истинну молвить, не был взят Гуша, усё ащё продолжающий пужатьси придивных традиций полканов и по ентой причине не покидающий одера, да Орёл оставленный приглядывать за у тем хитрющим шишугой. Как поведал Рам, восседающему на нём, Борилке, сама гряда скалистая у каковой и была высечена крепостна стена, опоясывающая Таранец, выросла по волшебному слову Бога Китовраса из останков валуна погибшего Валу, разлетевшихся у разны стороны от удара великого меча Индры, который ноне покоилси у ложнице на рундуке, осторонь котомки и матушкиного пояска мальчика. Поёживаясь от прохладного утреннего ветерка дующего с горных хребтов, Борюша муторно так вздыхал, жалеючи чё натянул на собе ентову тонку без рукавов полканску рубаху, да не взял котомку, у кый лёжал таковой весьма ладно согревающий охабень. Упереди, покамест, зрилась двухколейная езжалая дорога по которой, пояснил вельми разговорчивый Рам, довольный тем чаво днесь вон с княжем можеть бачить без «науськивающего урвара» (як часточко именовал темник Керу), привозили у Таранец, на торжище, усяки разные холсты, снедь, самоцветны каменья из прочих градов и мест, чё лёжали у горах и ищё дальче. Ужотко, там за взлобками, идеже сопки вершин покрывались снегами, а посем и вовсе перьходя в предгорья заканчивались. Там у тех неблизких краях жили усяки разные народы, и не токмо людского роду-племени, но и другого. Жили у ентих горах, балякал темник, прям унутрях хребтов, гномы, великий народ, ведающий усе тайны кузнечного и каменного дела. Жили тама, ищё поодаль гномов, альвы — мудрецы и кудесники, владеющие даром волшебства. А там, иде завершались горищи, и иде зачиналась жаркая сторонушка обитали акты, псиголовцы, и вроде як даже жёноведомые ягыни.
