Фиалка выделил Запеканкину бинокль и заставил того, несколько минут созерцать вселенную.
— Что ты на это скажешь? — самодовольно спросил Фиалка Запеканкина, когда тот вернул ему бинокль.
— Не знаю, что и сказать — честно признался Запеканкин. — как то это уж слишком. Как то это…
— Ты не возможен, Запеканкин — прикрикнул на него Фиалка. — Только что, не сходя с этого места, я подарил вселенную. Вернее нашел ее для тебя. А это самое трудное, между прочим. Все, как бараны, пялятся в небо и глупо мычат, когда стоит всего лишь посмотреть себе под ноги и увидеть тысячи вселенных так и просящих: возьмите меня поскорей, я осчастливлю вас.
Запеканкин совсем перестал понимать то, о чем говорит Антон.
— Они слепцы, Запеканкин. Разве не ясно, что для мужчины единственной вселенной является его женщина. Ничья-то другая, а его. Я поздравляю тебя, Запеканкин, свою вселенную ты уже нашел. Не космический идеал, а совсем живую, к которой можно прикоснуться и, в которой можно существовать без скафандра. Это великое благо, Петр. Жить во вселенной без защитной экипировки. Быть частью ее. Владыкой и слугой. Камнем и водой, памятью и болью. — Фиалка расчувствовался. — Разве это не прекрасно. Разве ради этого не стоит пойти на баррикады? А ты, Запеканкин? — начал стыдить Антон Петра — Тебе все само плывет в руки, а ты имеешь наглость обвинять меня, в том что я радуюсь. Это по меньшей мере не по товарищески, Петр.
— Что ты, Антоша. Я хочу сказать. Я не такой умный, как ты. Я просто не все понял про эту твою вселенную.
— Хорошо, Петр — сказал Фиалка — Раз ты настаиваешь. Я попытаюсь объяснить тебе более подробно. Петр, я прошу воспринять, все, что я сейчас скажу, как подобает. Тебе не повезло, Петр, с самого начала. Это не твоя вина, Петр, но когда ты родился, бог плакал. Не могу сказать, почему это произошло. Может очередная кровавая заварушка. Может его стали больше любить. Знаешь, как это бывает, с молитвой на устах и банковским чеком на отпущение грехов в сердце. Когда происходит, что-то подобное, бог оставляет нас без внимания. Он занимается собой. Он плачет. Слезы его, всегда слезы жалости и к нам и, наверное, к себе. Тебя, Петр, угораздило появиться на свет именно тогда, когда бог занимался исключительно собой. Недосуг ему было, и он пропустил тебя. Отбросил в сторону. Я уверен, если бы он внимательней присмотрелся к тебе, он нашел бы тебе лучшую долю.
— Я ни на что не жалуюсь, Антоша.
