Глава 4
ПРЕМНОГО БЛАГОДАРЕН
Корнет Хацепетовский-Лампасов, пышноусый красавец в его величества псковского драгунского полка мундире с аксельбантами, оторвался от оживленной стайки таких же как и он отчаянных бездельников и подошел к Альберту.
— Балами балуетесь, милостивый сдарь? — от улыбки на правой щеке корнета вздулся сабельный шрам, щедрый дар одного мюратовского рубаки, полученный корнетом в деле у Фонтенбло. — И то верно, что в Тетюшах своих медведем сидеть — продолжал корнет — к тому же Анастасия Пална сегодня особенно хороша. В регодансе лебедем плывет, земли не касаясь. Юдифь пышногрудая, право слово. Жаль оценить некому, Альберт Петрович. Так сказать пробу поставить. Ха-ха-ха.
— Вы забываетесь — бледнея, но пытаясь сдержаться, ответил Альберт _ Анастасия Павловна замужняя женщина, а ваши шуточки оставьте для конюшни. Лошадям. Там им место, как, впрочем, и вам.
— Это оскорбление, сударь — шрам разгладился и налился лиловой угрозой.
— Нет, сударь, дружеский совет.
— Вы забываетесь.
— Отнюдь. Я ничего не забываю и ничего не прощаю.
— В таком случае — корнет, маг дуэльной рапиры, рисующий за обедом так от нечего делать на стене пистольными выстрелами собственный вензель, подобрался и сухо, словно шпорами звякнул, сказал. — Буду рад на деле проверить ваше утверждение. Честь имею.
— Честь имею.
Альберт вошел в зал, освещенный сияньем тысяч свечей, вправленных в хрупкие ажурные люстры. У входа вежливо раскланявшись, он обогнул островок из муслиновых пасмурных платьев, не скрывающих морщинистых шей и плеч. Островок сразу же пришел в движенье: затрещали страусиные веера, сгоняя пудру с впалых костлявых и обвисших жирных грудей.
— Смотрите. Сам Гробочинер.
— Кто же это?
— Как? богач. Только что из-за границы. сто тысяч дохода.
— И крестьян не меньше, душечка.
— Наверняка женат.
— Вообразите холост.
— Ах, жених.
— Что ты, мать моя. Бога побойся. Он, в Парижах своих, с такими знался, а ты ему Розалий своих толстомясых втюхиваешь. Мне Степан Федорыч рассказывал. Там дома такие: одни девки непотребные живут. Полнейшее ню.
— Ну?
— Не ну, а ню. Голяком значит по-французски.
— Чего на свете не придумают. Одного не пойму. Откуда твой Степан Федорович?
