Лета тоже пустила камешек, но он, булькнув, бесславно утоп после первого же прыжка.
— А чего грустила утром? Я побоялся и приходить.
Она снова хотела ответить, да просто так, ведь бывает же — настроение… Но поняла — соврет, сегодня у грусти причина была.
— Я… я боялась писать, потому что не знала, о чем, и не знала как. Мне нравятся книги с сюжетом. Нравится строить дом текста. Понимаешь? Чтоб не просто красиво уложенные слова, верно схваченные картинки. Чтоб малое хорошо, соединяясь, складывалось в хорошо большое, чтоб очертания текста не уступали каждой его части — словам, образам, фразам. Не куча-мала, рядом с которой можно ходить, беря то картинку, то кусочек плитки, то резную деревяшку… И, покрутив, восхититься, сунуть обратно. Мне надо чтоб читатель ступил и вошел, ходил там внутри, и видел, что все на местах. Не потому что там бездушный порядок, а потому что эти места единственно верные для каждого элемента. Фу, не нужно это слово, не подходит, скажу проще, для каждой части — свое место в целом, единственно верное.
— Понял, да.
Камушки плоско уходили вдаль, цепляясь за воду. Не подскакивали вверх, а шли по линейке, один, за ним другой. И следом, снова неловко пущенный Летой. Она, говоря, посматривала, как Дзига плавно отпускает кисть, согнув запястье, и камушек сам вылетает из расслабленных пальцев.
— Ну, вот. А с тобой не так. С тобой я будто вернулась в самое начало, когда еще ничего не умела. И меня вывозил только талант. Я открывала главу и писала слово, любое. И вдруг вытаскивала из него первый абзац, и эти фразы чудесно продолжали тот же текст, от которого я еле оторвалась накануне, когда уже пальцы не стукали и глаза не видели. После перечитывала и удивлялась. И внутри себя ходила на цыпочках, чтоб не спугнуть…Потом я научилась работать. Как землекоп. От забора до обеда. И вначале, когда перестала летать с каждый словом, то испугалась страшно. Подумала — ну все, конец, я убила свое вдохновение! Стала унылым прозаиком, который вместо сверкания выдает на-гора отсчитанные строчки.
Она замолчала, вспоминая. Ну да, не соврала, было именно так. Нагнулась, держа плоский камушек и плавно ведя кисть, выпустила из чутко расслабленных пальцев.
— Шлеп-шлеп-шлеп-бульк, — сказал камушек, и забелел в прозрачной воде.
— А потом?
— Потом перечитывала. И не знала, как быть.
— Почему?
Спрашивал, не оборачиваясь, и Лету это сердило. Щеки горели, билось сердце, от воспоминаний. А Дзига внимательно прицеливался, кидая. И камушек летел, победно миновав Летин, тонул так далеко, что его в воде было не разглядеть.
