А что, я теперь не молодежь? Остатки коньяка еще бодрили, сон временно отступил, можно и присоединиться к соседям. Потрещать лунной ночью о жизни — романтика же!
Я вытащил из рюкзака легкие туфли, надел штаны, накинул на голое тело ветровку и тихонько выскользнул из дома.
За невысокой щербатой калиткой маячили сигаретные огоньки. Кто-то расположился на нашей лавочке и вел неторопливую беседу. Я мог различить отдельные слова; похоже, это и правда были подростки. Неспешно пройдя по внутренней дорожке до забора, я облокотился на калитку и, не открывая ее, поздоровался.
— И тебе привет, дядя, — ответил худющий парень в бесцветной футболке и драных джинсах. Рядом с ним сидели двое молодых людей и девчонка. Еще один мальчишка сидел на корточках напротив. Все дружно дымили чем-то крепким и встретили мое появление как должное.
Желтый свет фонаря позволял разглядеть каждого, но они были так похожи, что, отвернувшись, я бы тут же их перепутал.
— О чем трещим? — поинтересовался я, хлопая по карманам. — Свои забыл, угощайте.
Девчонка взяла с лавки красно-коричневую пачку древней «Астры» и подошла к забору. Я вытащил хрустящую сигарету и наклонился к огоньку дешевенькой зажигалки, отметив про себя не только взрослые привычки ее обладательницы, но и неожиданно крупную высокую грудь.
— Сто лет без фильтра не курил, — сказал я и затянулся. — Когда малой был, такие же у деда таскал. Дед говорил, что от них дырка в легких будет. Врал, как оказалось.
— Может, у тебя все впереди, — философски отозвался парень, сидящий на корточках.
— Спасибо. — Япоперхнулся. — И вам не хворать. Чем обязаны таким гостям?
— Лавочка общая, — улыбнулась девчонка. Она осталась стоять рядом со мной, возле калитки. — В деревне всего-то три фонаря. Под дальним занято, под вторым нет лавочки. Сечешь?
— Мы, помнится, предпочитали, наоборот, сидеть там, где потемнее.
Двух затяжек хватило. Я подумывал, куда бы подальше забросить суровую сигарету, но терять лицо не хотелось.
— Где темнее — страшно, — спокойно сказал тот, что поздоровался.
— Чего вам тут бояться? — усмехнулся я. — В деревне одни бабки остались.
— А сам чего не выходишь? — спросил он.
Я так и стоял за калиткой, облокотившись на ее угловатые доски. Пока в голове зрел остроумный ответ, за меня ответила девчонка:
— Ему нельзя. Вон тумана сколько. Сейчас Бздырь ходит.
— А, ну да. — Парень прикурил от окурка новую сигарету и отвернулся в сторону белой мглы. Седая волокнистая простыня наползала на деревню со стороны поля. Туман навис полупрозрачной шапкой над прудом. Его влажное дыхание размазывало стены домов, скользило по ним, словно ластик по детскому карандашному рисунку.
