Из сараюшной постройки, стоящей в стык на двухсаженном отдалении от хаты, тоже побеленной, но уже под камышовой крышей с хрипотцой со сна прокричал проснувшийся петух, всполошив ещё подрёмывающих кур, тесно сидящих рядом на насесте и тут же, где-то там, у фонтала, ему отозвался уже давно пробудившийся, но до времени помалкивающий кочет, потом ещё один, теперь уже в центрах, а потом откуда-то с самой окраины и понеслась по селу, из конца в конец, из подворья в подворье, петушиная перекличка, тем самым перечеркнув окончательно чуткую утреннюю тишину. Глуховатым мыком из своего стойла дала знать о себе нетерпеливая корова, заканчивающая пережёвывать остатки ночной жвачки, призывая тем самым хозяйку поскорее освободить её от переполнившегося прибывающим и прибывающим молоком вымени. Её товарка, поддержала подругу шумным выдохом через ноздри скопившегося воздуха, больше скорее для того, чтобы сбить клейкую нить слюны, свисающую почти до соломенной подстилки . Через перегородку из конского станка всхрапнул молодой жеребец, часто перебирающий по деревянному настилу копытами, ещё непознавшими кованных подков, отчего те, взнузданные, стоящие у ворот лошади, всё ещё утробно дыша, сначала чутко запрядали ушами, а потом, отфыркиваясь, замотали головами, позванивая при этом железом удил.
Старый Рыжик неторопливо выполз из саманной будки, сложенной руками заботливого хозяина в пору своей собачьей молодости, сразу обмазанной и побеленной чистоплотной хозяйкой по весне (правда, без помощи Ксюхи, поскольку та была ещё мала и, обмочившаяся, терпеливо покряхтывала в тенёчке, в большой плетённой сапетке, прикрытой поверху от надоедливых мух тонкой холстинкой). Отряхнув пыль и сор со шкуры со сбившимися местами комками шерсти, когда-то огненно-золотистого отлива, теперь выцветшей до старческой седоватой желтизны, Рыжик оглядел начинающую ржаветь стальную проволоку, натянутую вдоль двора из конца в конец, с которой хозяин с полгода назад снял нанизанную на неё длинную цыганскую цепь и, втянув воздух влажными чёрными ноздрями, лишний раз убедился в том, что один из тех человеческих запахов, перебиваемый едким пОтом чужих коней, который он с трудом, не сразу, но всё-таки уловил, когда у двора остановилась линейка, принадлежал младшему хозяйскому сыну, его любимцу Савве. Только Савва отчего-то не торопился к нему, чтобы потрепать, как бывало раньше, по загривку, а продолжал сидеть на линейке.
