Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова | страница 44



- Смотрю я на молодых, сердце не нарадуется, - начала она слегка подрагивающим от волнения голосом, когда наступила тишина, - а думаю вот о чём: как был бы рад увидеть эту вечеринку Елисей Иванович. Он когда на войну уходил, наказал сына беречь и учить, если ему будет суждено не вернуться с войны. Сберегла, выучила, и теперь вот сегодня в руки сношеньке передаю. Живите в мире и согласии, дети мои, совет вам и любовь!

Над столом поплыл звонкий рюмочный перезвон. Не успели гости даже закусить, как с лавки сорвалась Верка Перервиха, крёстная мать Виктора, колхозная доярка.

- Ну-ка, Петро, наливай! - крикнула она Петру Михайленко эМТээсовскому комбайнёру, соседу Синенковых, что пришёл на вечер с женой Софьей, - крёстнику свому, тоже слово сказать хочу, вдогонку материнскому!

- Не брякнула бы чего лишнего, - беспокойно глядя на куму, подумала Елизавета Андреевна. - У неё не заржавеет.

Та же, поднимая наполненную по самый край рюмку, продолжала:

- Ото слухай, крестник, мой сказ и мотай на ус. Первая жена от Бога, вторая от,.. - Верка закончить не успела, потому как за столом разом недоумённо зашептались, заговорили, - при чём тут вторая жена? - и на что дед Перерво , был глуховат, хоть из пушек пали - глазом не моргнёт, и тот, приложив к уху сухонькую руку, в удивлении поднял слегка подрагивающую голову, с огромадной красной плешью, покрытую тонкими бесцветными волосиками , укоризненно поглядел на дочь, - такое болтнуть, это ж додуматься надо! - но не успел пресечь словом, разве что одёрнул за подол платья. Верка поняла, что сболтнула что-то не то, и одним глотком опустошив рюмку, закричала ''Ой, а горько-то как! - швырнула её через плечо в огород, напрочь забыв о словах отца, прожужжавшего все уши ещё по дороге: ''Да гляди посуду там не бей, сама знаешь, как добро нонче наживается!'' (И долго потом на селе ходили бабьи пересуды, что не к добру всё эти Веркины выходки, - и её упоминание о второй жене, и с рюмкой - уж лучше бы разбила, чем в огород-то выбрасывать).

Тем временем за столом собравшиеся, прихлопывая в ладоши начали дружно скандировать: ''Горько!'', ''Горько!'', молодые поднялись и Виктор поцеловал Машу в щёку и только когда гости недовольно зашумели едва коснулся своими большими губами, пухлых Машиных губ.

Николай Шевченко, худощавый, поджарый сосед Петра Михайленко, пришедший на вечеринку со своей женой Клавдией, величаемой в народе Тимофеевной, полногрудой, крепко сбитой женщиной, колхозным бригадиром строителей, крикнул, обращаясь к Петру: ''Третья глотку не дерёт, а гладит! Давай, Петя, наливай, по третьей!''. Пётр снова принялся разливать по стопкам, в то время, как жена его, дохаживающая последние дни, положив одну руку на большой живот, пальцами другой, прикрывая свою рюмку, предложила выпить за здоровье Елизаветы Андреевны, поднявшей на ноги такого хорошего сына. Все одобрительно зашумели, закричали, начали высказывать пожелания мира и добра этому дому, и посыпались здравицы, как из рога изобилия, в знак единодушного выражения уважения к хозяйке.