- Вот ка-ак! - с каким-то удивлёнием в голосе, слегка на распев произнёс Афанасий Серафимович. - Так-так, неплохо. Выходит, лазить по воде лучше, чем править лошадьми? Дальше.
- Вот я и прибыл к Вам, чтобы уточнить, какие будут Ваши дальнейшие указания, Афанасий Серафимович? - сыщик вопросительно посмотрел на купца.
Тот долго молчал, для чего-то снова взял отложенную в сторону бумагу, невидящими глазами пробежал её.
- А знаете что, Юрий Львович, никаких указаний не последует, - наконец, произнёс он, отложив бумагу.
Афанасий Серафимович на минуту призадумался, потом запустил руку в боковой карман сюртука, извлёк кошель, отсчитал три тысячи рублей четвертными ассигнациями, положил на край стола, ближе к сыщику.
- Вот, возьмите, Вы славно потрудились, честно говоря, превзошли все мои ожидания. Поскольку, мой бывший кучер причастен только к похищению девицы и никакого имущественного вреда мне не нанёс, претензий я к нему не имею, - сказал купец, - он мне стал неинтересен, как и черкешенка. Ничто так не угнетает человека, если их можно назвать людьми, как неведение, грядущее завтра. Поэтому пусть живут дальше, как велит им совесть, если таковая у них имеется, тот плещется в воде, а та влачит жалкое существование, которое по своему разумению выбрала. Единственное, что постарайтесь сделать, Юрий Львович, довести до сведения помещика Берестова, каких людей он приблизил. Я очень доволен Вашей работой, Юрий Львович, думается, что и Вы не обижены мной, - Афанасий Серафимович пальцем указал на деньги, лежащие на краю стола. - Спасибо Вам.
Сыщик подошёл к столу, забрал деньги, поклонился.
- Благодарствую!
- Желаю всего наилучшего.
Когда сыщик вышел, купец без промедления сразу же направился в столовую. Проходя по коридору, он не удостоил даже взглядом, сидящую как-то робко на краешке стула у распахнутого окна, девку-прислугу, но в столовой первым долгом посмотрел на стол: колокольчик стоял на месте, правда не на своём, как обычно, до него надо было ещё дотянуться рукой.
Он сел. Ну вот, все проблемы, кажется, и разрешились, дышать стало легче. Даже если в чём-то сыщик и слукавил, где-то приукрасил, обстоятельства дела выглядят не так уж и плохо. Афанасий Серафимович наполнил рюмку, выпил. Он вспомнил тот, далеко не самый лучший день в его жизни, когда сообщения одно другого неприятней, посыпались, как из рога изобилия человеческого зла и коварства. Найти и примерно наказать всех, причастных к этой неприятной истории, - вот что переполняло его в те минуты. Непременно найти и непременно наказать. Но сегодня, слушая доклад частного сыщика, он всё больше и больше утверждался в мысли: и беглянка, в первую очередь, сама уже наказала себя, не только тем, что обречена на непредсказуемую будущность, но прежде всего на новый уклад жизни, который ещё неизвестно, чем и как обернётся для неё, и тот же кучер, сам, скорее всего так до конца и не осознавший для чего, и ради чего он сотворил, то, что сотворил, и теперь, уж точно, готов кусать локти, да не достанешь. Афанасий Серафимович выпил еще, основательно закусив капустой. И тут, совершенно неожиданно, его посетила мысль, насколько всё-таки благородно он поступил, если даже пусть и, не простив обидчиков, не стал судить их, а предоставил эту возможность промыслу Божьему. Он выпил ещё одну рюмочку и, впервые за время запоя, подумал: не пора ли заказать новой поварихе бараний шулюм, конюху Герасиму закладывать экипаж, а Порфирию Егорычу позаботиться к вечеру о номере в городской бане, что могло бы означать только одно, - выход из запоя, но время было уже далеко за полдень, да и не было у него никогда ещё такого, чтобы торжественное мероприятие выхода совершалось не с раннего утра, а глядя на ночь и потому рука непроизвольно потянулась к графинчику.
