Все же мало оказалось среди парижских студентов-бунтарей таких героев, пошедших на мятеж, готовых на жертву.
Вызывает иронию Трофименкова и то, что в Европе принято называть «свинцовыми» годами наступившие следом 1970-е, когда свою деятельность развернули террористы — как левые, так и правые: за 1969—1985 года жертвами политического террора по всей Европе стали более 4,5 тысяч человек; из этого числа более половины были убиты североирландскими борцами за независимость[3], еще пятьсот — басками, а из остальных полутора тысяч большинство погибло от рук неофашистов, а вовсе не левых. Трофименков скептически говорит о «свинцовых» годах: «термин выдает нервическую уязвимость европейского сознания» — за послевоенные годы «общество потребления» слишком быстро отвыкло от подобных методов политической борьбы. (С. 343).
Ну а чужие беды европейским потребителям и не снились: если там, в Европе, годы «свинцовые», то как тогда назвать годы борьбы за независимость Вьетнама и Палестины?
А месяцы террора ультраправой ОАС в Алжире в начале 60-х — с жертвами в несколько тысяч человек? (За шесть месяцев 1962 года ОАС совершила в четыре раза больше терактов, чем Фронт национального освобождения за восемь лет! (С. 271)).
А недели пиночетовского террора в Чили в 1973 году — с жертвами в десятки тысяч?
А дни резни в Индонезии в 1965 году — с жертвами в сотни тысяч?[4]
В этих и других странах интенсивность террора — и именно правого террора — была невероятно высока по меркам степенной Европы. И ведь это лишь отдельные эпизоды трагедии этих стран: после дней и недель резни шли годы вялотекущего белого террора. Но даже вялотекущий террор в «третьем мире» был в сотни раз кровавей, чем «свинцовые годы» Европы.
Наверное, стоит это назвать «напалмовыми» годами. Или — переходя от образов к характеристике — словами субкоманданте Маркоса: «войной объединенного правительства против объединенного народа».
Трофименков даже отказывает во внимании Че Геваре и Кубе — эти героические образы, кстати, бесстыдно затаскали именно мещане богатых стран. Больше половины книги он посвящает Алжиру. Алжир — подноготная Франции. Алжир — предыстория Кубы. Алжир — родина революционного кино этой эпохи.
Начиная рассказ об Алжире, Трофименков предупреждает, что здесь больше всего будет «политики, из варева которой на ощупь рождалось революционное кино» (С. 16).
8 мая 1945 года празднование дня победы прошло и в Алжире, народ которого тоже воевал против фашистов. Французские власти разрешили алжирцам автономное шествие, но наложили множество запретов. Полиция начала пальбу, когда в воздух поднялись запрещенный алжирский флаг и плакаты «Мы хотим равенства!» и «Долой колониализм!». Результат — десятки погибших. В следующие дни — уже сотни. Армия утюжила селения. Оказалось, что фашизм живее всех живых. Расстрел демонстрации повторился и в 1953 году, но уже в Париже — пострадало полсотни сторонников Мессали Хаджа (С. 62).
