любой освободительной социальной революции…» … «я отказываюсь говорить об “искусстве на службе революции”; как уже было однажды предложено, это
революция должна поступить на службу искусству» (курсив мой).
Это дикое для левых, абсолютно идеалистическое, библейское представление о первичности слова по отношению к общественной практике. Арсеньев мечтает о языке, о «письме, в котором сами слова находятся в отношениях гражданской самоорганизации, а то и гражданского конфликта…». Это же чистейшее Евангелие — «И Слово стало плотию» — ведь, не имея плоти, нельзя участвовать в гражданском конфликте.
А вот как Арсеньев эти идеи воплощает: «… мы решили в декабре 2011 [на митингах] попробовать перенести принципы поэтической субверсии на практику политической манифестации и раздавали всем пустые таблички с маркерами, что я считаю большим самоорганизационно-языковым изобретением чем любой индивидуально придуманный субверсивный лозунг», и это является необходимым «условием самоорганизации непредставленных социальных групп» (пунктуация поэта, курсив мой). Вот, оказывается, как должны происходить революции: не нужны идеи и партии, пропаганда и агитация, стратегия и тактика — а нужно лишь раздать пустые таблички с маркерами, и угнетенные сами все правильно сформулируют и всего добьются, и после такой языковой революции случится — и пастор Арсеньев ведет к тому, что случится мирным образом, — социальная революция. Он боится революционных изменений, понимая классовым чутьем, что они его раздавят. А языковая революция — это так здорово и безопасно: трепись до мозолей на языке, пустые таблички раздавай и жди, пока слова начнут гражданский конфликт, убеждай себя и окружающих, что гражданский конфликт и будет только на словах.
Конечно, если считать революцией языка безграмотную, бессвязную и псевдонаучную манеру письма, то Арсеньев и иже с ним в этом уже преуспели.
Таковы воззрения «Что делать?» на революцию, и они не имеют ничего общего с убеждениями Брехта и любого другого марксиста. Из всего богатейшего левого наследия 60-х годов «Что делать?» выбрали самое невнятное — Дебора. Сотни имен настоящих «режиссеров революции», о которых пишет в своей книге Трофименков, им неизвестны или слишком их пугают. Что ж, по Сеньке и шапка. Такие антиреволюционные взгляды тесно связаны с творческой импотенцией «коллектива». Более того, это общие взгляды левеньких, ведь никто не критикует Арсеньева. В том же материале, откуда взяты цитаты Арсеньева, другие псевдолевые поэты, может, немного и не согласны с ним, но не формулируют это четко и сами городят ересь. Цитировать их не буду, интересующийся читатель может сам ознакомиться. Отмечу лишь характерную черту: шесть поэтов должны были говорить о том, что такое левая поэзия, а говорили почти сугубо друг о друге: Арсеньев и Выговский дали свои варианты классификации своих коллег, Медведев похвалил Арсеньева, Сунгатов — Медведева (а именно его «креативный» уход из поэзии, что просто уморительно) и т.д. Конечно, какая еще левая поэзия может быть, кроме них самих? Мир только вчера возник. Как восславленные Магуном гуляки «основали» новый город, так и эти «поэты» «основали» левую поэзию.
