Но искусство Гранина-лицемера уже тогда было на весьма высоком уровне. Каким-то образом ему удалось сохранить репутацию либерала и отмежеваться от инициаторов дела Бродского — А.Прокофьева, отца и сына Воеводиных и других. Даже такой "энциклопедист" диссидентского движения, как Людмила Алексеева, пишет в своей отличной книге "История инакомыслия", что Гранин был "единственным в прежнем секретариате, взявшим сторону Бродского" (стр. 273). (Вообще "делу Бродского" не повезло в этой, в остальном необычайно емкой, достоверной и информативной книге: Бродский был арестован не "через месяц после свержения Хрущева", а за год до этого события, т.е. в конце 1963 года, и провел он в тюрьме и ссылке не несколько месяцев, а почти полтора года; неверно также, что "в зал пустили лишь Вигдорову и еще двух-трех его знакомых": примерно половина зала была заполнена друзьями или сочувствующими, что и создавало такое напряжение; были возгласы и в защиту Бродского: нескольких человек дружинники выволокли из зала; когда по распоряжению судьи дружинники двинулись в сторону Вигдоровой, чтобы отнять у нее стенограмму, стало ясно, что им придется продираться силой через весь ряд, — возможно, именно это заставило судью Савельеву отменить свое распоряжение.)
Наверное, у многих осталось в памяти, что во время исключения Солженицына Гранин (один из членов секретариата Союза писателей в те дни) был единственным, кто воздержался. И, наверно, не все знают, что на следующий же день, вернувшись в Ленинград, Гранин позвонил в Секретариат (в Москву) и изменил свой голос на "исключить". Раиса Берг абсолютно права, когда пишет, что Гранин — великий искусник в умении манипулировать историческими фактами. Похоже, он очень озабочен и своим местом в истории русской литературы. Он знает, что историки верят "документам". Запись в протоколе заседаний остается документом, а телефонный звонок, как правило, нигде не фиксируется. Поэтому-то так важны статьи-воспоминания, подобные статье Раисы Берг: они не дают "полулегалам" украсить лавровые венки, возлагаемые на них сегодняшним литературным начальством в Союзе, несколькими изящными терновыми шипами, до которых они так падки, когда опасность остается позади.
С уважением,
Игорь Ефимов.
Таким же запомнился Гранин Сергею Довлатову. В книгу "Ремесло" он включил такой эпизод:
"Гранин задумался, потом сказал:
— Только все это не для печати.
Я говорю:
— Может быть. Я не знаю, где советские писатели черпают темы. Все кругом не для печати...
