Нобелевский тунеядец | страница 39



И чем еще можно объяснить, что старому шуту Гейченко — директору Пушкинского заповедника в Михайловском — разрешают строить любые фанерные муляжи (дуб с золотой цепью, мельницу из "Русалки"), но при этом не требуют, чтобы он выстроил на территории хоть одну общественную уборную? Сотни туристов приезжают в Михайловское каждый день, и к концу сезона в кустах на берегу Сороти и вдоль дороги в знаменитый Петровский парк невозможно шагу сделать с тропинки, чтобы не вляпаться в подсохшее дерьмо.

Метастазы Малой зоны прорастают в Большую.


Вахтер в общежитии Литинститута поднимает кровяные глаза от газеты, смотрит сквозь меня.

— К кому?

Я называю фамилию.

— Паспорт.

— У меня нет с собой.

— Без паспорта нельзя.

— Слушайте, я завтра лечу в Чехословакию. Паспорт сдан для обмена на заграничный.

— Не положено.

— Но вы же меня знаете. Я два года ходил здесь мимо вас.

— Не обязан всех помнить.

— У меня есть членский билет Союза писателей. Тоже документ с фотографией.

— Все вы тут писатели. А сопрете чего-нибудь — мне отвечать?

Сдерживаюсь. Сегодня следует быть особенно осторожным. В портфеле — рукопись моей "Метаполитики". И мне обязательно нужно оставить ее приятелю, который живет теперь здесь в общежитии.

Он хвастал, что у него есть "канал" на Запад, обещал помочь переправить. Моя первая отправка явно где-то затерялась. Или даже перехвачена. Я послал год назад и до сих пор не получил подтверждения из Франкфурта.

На мое счастье появляется комендантша — "из невредных". Кивает мне, роняет вахтеру "пропусти".

Лифт, как всегда, неисправен. Поднимаюсь пешком. Здание выстроено просторно, до потолков не допрыгнуть, окна широкие. Но все внутри голо и пусто. Штукатурка и белила. Длинные коридоры.

Окно в одном конце, окно — в другом. Дневной свет затекает, как в туннель, не доползает до середины. Литературные казармы. Но ничего — как-то я тут отбарабанил свои два года.


Именно на Литературных курсах я впервые вживе увидел тех людей, которые пишут стихи для праздничных выпусков газет и журналов. Что-нибудь вроде:


Ради неба синего, ради завтра —
Ты дралась у Зимнего, наша правда.
Куцыми пророками трижды клята,
Ты грохочешь стройками, наша правда.
Ты полощешь крыльями космонавта
Надо всеми кривдами, наша правда.
Ты живи нетленная в сердце свято,
Данная нам Лениным, наша правда.

Утром перед началом лекции сияющая администраторша вбегала в аудиторию, разворачивала свежий выпуск "Правды".

— Читали?! Наш-то, Богданов — а?!