— Взво-о-од!.. — кричит Карпов. Он взмахивает веточкой. Он стоит бледный такой. — Огонь!..
Сашка Золотарев сбросил с себя шинель. Ватник распахнул. Губы белые. Он только закидывает мины в ствол, только закидывает. И ахает каждый раз. И миномет ахает.
Сквозь залпы и крики слышно, как в немецком расположении начинает похрюкивать «ванюша». И где-то за батареей нашей ложатся его страшные мины.
— Как бы не накрыл, — говорит Шонгин. Он даже кричит: — Накроет, и все тогда!
— Отбой! — кричит Карпов.
— Слава богу, — жалобно смеется Сашка, — руки оторвались. Заменить-то нечем.
Приходят из укрытия «ЗИСы». Цепляем минометы. И снова хрюканье «ванюши», и шуршание мин над головой, и визг их где-то за спиной. Пронесло. Опять пронесло.
Как противна беспомощность собственная. Что я, кролик? Почему я должен ждать, когда меня стукнет? Почему ничего от меня не зависит? Стою себе на ровном месте, и вдруг — на тебе… Лучше в пехоту, лучше в пехоту… Там хоть пошел в атаку, а-а-а-а-а!.. И уж кто кого… и никакого страха — вот он враг. А тут по тебе бьют, а ты крестишься: авось да авось… Вот опять. Похрюкивает «ванюша» все настойчивей, упрямей. Все чаще ложатся мины, все ближе. Истошно кричат наши «ЗИСы», выкарабкиваются из зоны огня… Скорей же, черт!
И снова похрюкиванье. Мирное такое. Раз и еще раз. И вой…
— Ложись!..
Шонгин сзади кружится на одном месте.
— Грибы собираете? — кричит Карпов.
— Обмотка…
И он кружится, кружится, ловит свою обмотку, словно котенок с клубком играет.
В бок мне ударяет чем-то. Конец?.. Слышно, бегут. Это ко мне. Нет, мимо. Жив я!
Мамочка моя милая… жив… Снова жив… Я жив… я еще жив… у меня во рту земля, а я жив… Это не меня убили…
Все бегут мимо меня. Встаю. Все цело. Мамочка моя милая… все цело. Там недалеко Шонгин лежит. И Сашка стоит над ним. Он держится рукой за подбородок, а рука у него трясется. Это не Шонгин лежит, это остатки его шинели… Где же Шонгин-то? Ничего не поймешь… Вот его котелок, автомат… ложка!.. Лучше не смотреть, лучше не смотреть.
— Прямое попадание, — говорит кто-то.
Коля берет меня за плечи. Ведет. И я иду.
— Землю-то выплюнь, — говорит он, — подавишься.
Мы идем к машинам. Они уже трогаются. Возле Шонгина остались несколько человек.
— Давай, давай, — подсаживает меня Коля.
— Все целы? — спрашивает Карпов.
— Остальные все, — говорит Коля.
…К вечеру въезжаем в какой-то населенный пункт. И останавливаемся. Неужели всё? Неужели спать? Подходит кухня. В животе пусто, а есть не хочется.
