Щеки у него красные-красные. И у Сашки тоже. Они как два брата.
Мы залезаем в машину.
— Тебе дать еще, Алеша? — спрашивает Сашка.
Карпов мотает головой. Сашка сосет шланг. Вино льется в котелок.
— На-ка попей, — тычет Сашка котелок Карпову, — попей, Алеша, водичку…
Руки у Сашки короткие, словно два обрубка, а вместо головы винная бочка. Вот это голова!
— А куда же ты пробку-то воткнешь? — смеюсь я. — В рот, что ли?
А Сашка качает своей бочкой и молчит.
— А где шланг? — спрашивает Федосеев.
— В бочке, — говорит Сашка.
— Купается, — смеюсь я.
— Купается? — спрашивает Карпов. — Я и не видел.
— Эх ты, Алеша, — смеюсь я.
Он хороший, этот Карпов, зря я на него обижался. Вон у него губы какие обиженные-обиженные. Я щекочу его шею.
— Эй, Алеша, — говорю я, — не грусти.
Сашка положил голову на бочку и спит. Пусть поспит. Он тоже хороший. Все хорошие. Вот когда мне сапоги дадут, я еще не так воевать буду.
— Сашка, — говорю я, — заткни бочку, противно.
А Сашка плачет. Большие слезы текут по щекам. Как у ребенка.
— Куда я еду? — всхлипывает он. — Надо мне больно ехать с вами! Меня Клава ждет… Где ты там, Клава?..
Как противно пахнет. Смесь вина и бензина. А если смешать духи с персиками? Все равно противно. А если розы — с гуталином?.. Вот если тихонечко ныть, тихонечко-тихонечко, по-комариному, тогда легче.
— Тебе что, плохо, парень? — спрашивает Федосеев.
А мне не плохо. Только запах противный. И ноги не протянешь. Тесно.
— Приходи ко мне, — говорит Карпов, — я тебе покажу мою собаку.
— Куда приходить?
— Улица Волжская, дом восемь.
— Потеха, — говорит Федосеев.
А Сашка плачет крупными слезами. Он вспоминает свою Клаву. И утирает слезы ладонями. А мне не хочется плакать. Зачем плакать?.. А у Сашки опять вместо головы — бочка. Она кружится, эта бочка, нет спасенья.
— Из-за фрицев этих ты меня, Клавочка, позабудешь. Купи мне пачку «Норда» на память… Простимся у порога, Клавочка, купи себе платок пестрый, — слышится из бочки, — а придешь — еще денег дам…
А я не плачу. Я лучше поною. Так дышать легче. Потому что этот запах проклятый… Прости меня, Нина. Тоненькая, маленькая, вся странная… неизвестная… прости меня.
— Куда мы? — спрашивает Карпов.
— На батарею, — говорит Федосеев. — Вон они уже летят, летят.
— Пьян ты, что ли, Федосеев?.. Кто это летит?.. Это ракеты, что ли? Ты на передовую меня везешь?
— Она самая. Вон она, рядышком.
— А на что мне она, Федосеев? Мне там делать нечего. Заворачивай ко мне на чашку чаю…
