— Чего?!
Из-за её спины высунулась Фэ и быстро просеменила в передний угол. Было непонятно — то ли она после бани раскраснелась, то ли ей почему-то неловко. Я опомнился раньше всех:
— Марика, а чего это вы так… Хм… Интересно вырядились?
Женщина непонимающе оглядела себя:
— А что такое? Нам местные женщины подарили. Удобно. В смысле — после бани.
— А… А ничего они вам не говорили о приличности там, ещё о чём таком?
— Да вроде нет.
Я вспомнил, что когда ходил с вещами, то задержался возле приоткрытой двери. За ней несколько женских голосов делились впечатлениями:
«— Видали, бабы, странников?
— Ага. Пять мужиков и две девки.
— Обе с голыми пузами, охальницы, да в портках. А у той, белобрысой, ещё и пистоль здоровенный — страсть.
— Известно — нехристи. Я слыхала, что так у них все бабы ходят. Господи, и как им не совестно? Я бы со стыда сгорела, с голым-то пузом перед мужиками.
— И не говори. А та, вторая, совсем девчонка ещё. И как же они среди мужиков живут? Стыд-то, стыд какой.
— Ох, бабы… Не дай Бог — батюшка их узрит. Не миновать греха. Ведь отец Пётр очень строг в одежде.
— Надо им подарить хоть по платью. И непотребство прикроют, и гостеприимство проявим.
— А и верно! Умница ты, Ириша!
— Слышь-ко, бабы. А мужики они красивые, ага? Особенно тот, с усами.
— Бесстыдница! Вот отец Пётр узнает — будет тебе епитимья.
— А то ты, Наташка, на них не смотрела?
— Смотрела. Ну и что?!».
Я тихонько прошёл тогда дальше, не оставшись выслушивать женские дрязги. А вот теперь вспомнил.
— Ты, главное, так и ходи в доме.
— Почему?!
— Э… Здесь так принято.
— Ах вот как… Ну что ж.
Марика больше ничего не сказала, только неопределённо поморщилась. Кстати сказать — платье ей к лицу. Пусть оно было вовсе и не обтягивающим, но придавало женственности. Лекс дураком будет, если не обратит на Калинину внимания попристальней. Хотя, я вроде бы замечал, что их притяжение стало взаимным. Интересно, как Марика обойдёт своё же правило? Потом был обед. Давешние женщины принесли утварь — ложки, тарелки. Водрузили на стол большой чугун с наваристым супом, каравай хлеба. Это просто сказка. Вечером был не менее сказочный ужин. А ночью кончился дождь.
После завтрака я оделся в свою полевуху, исключая РПС и пошёл на улицу. Надо машину проверить. Излишек воды с грунта уже сошёл и под ногами уже не чавкало, а только тихонько хлюпало и мягко проседало. Я обошёл грузовик, проверил шнуровку тента, замки ящиков. Никто тут не лазил? Вот и хорошо. Забрался на бампер, открыл капот. Проверка воды и масла, осмотр фильтров и топливной аппаратуры заняли не так уж много времени. Не смог только себя заставить лезть под машину. Встал вопрос о том, чем заняться. Сидеть вторые сутки в четырёх стенах с нашим отрядом не интересно и обременительно для психики. Опять же, во время безделья вновь начинают одолевать мучительные вопросы о странных артефактах из земного будущего, христианской церкви в мире, где никто и слыхом не слыхивал о Боге-отце, Христе и Святом духе, о казаках и казачках, говорящих на абракадабре местного фарша из земных же языков. Из-за всего этого можно голову основательно сломать. Чем же занять ум? Пока думал, глядя в небо, до слуха дошли странные звуки. Кто-то, не подберу другого слова — насиловал мотоциклетный или другой двигатель с ручным запуском. Движок сопротивлялся, судя по отчаянным хлопкам в глушитель, и заводиться категорически не желал. Это может быть интересно.
