В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями] | страница 23

Копырко круто тормозит. Впереди — затор.

— Вот так все время. Э-э, чорт! Три шага проедем — час стоим. И дождь еще этот.

Спрашиваю, кто еще есть из полка.

— Да никого. Ни черта не разберешь. Тут и наша армия, и соседние. Штадив куда-то на север пошел. А там немцы. Ни карт, ни компаса.

— А немцы?

— А бог их знает, где они сейчас. Два часа тому назад в Кантемировке были. Бензин на исходе. А тут еще простудился. Слышишь, какой голос, — он проводит рукой по глазам. — Две ночи не спал. Шофер и оружейный мастер куда-то провалились во время бомбежки. Два бачка бензина сперли. Одним словом — сам понимаешь.

Впереди стоящая машина трогается. Едем дальше. В кабине тепло, греет радиатор, я раскисаю, начинаю клевать носом. Не то бодрствую, не то сплю. На ухабах просыпаюсь. Опять засыпаю. Снится какая-то нелепость.

К утру кончается бензин. Еле дотягиваем до села.

В первой же хате валимся на пол, на храпящие тела, семечную шелуху.

За день немного подсохло. Тучи рваными клочьями бегут куда-то на восток. Изредка выглядывает солнце — торопливо и неохотно. Дорога запружена. Форды, газики, зисы, крытые громадные студебеккеры. Их, правда, немного. И повозки, повозки, повозки… Проползает дивизионная артиллерия. На длинных стволах гроздьями болтаются гуси. Неистово визжит где-то поросенок. Какие-то тележки, самодельные повозки, пустые передки. Много верховых. Два обозника верхом на коровах. Вместо поводьев — обмотки, привязанные к рогам. Подстелив одеяла и тужурки, они, под общий хохот, медленно протискиваются между повозками. И все это — с криком, гиком, щелканьем бичей — движется куда-то вперед, вперед, на юго-восток, туда, за горизонт, мимо рощи, мимо мельницы, мимо тригонометрической треноги в поле. Громадная пестрая гусеница ползет, извивается, останавливается, вздрагивает, опять ползет…

Мы сидим на длинной корявой колоде у дороги, курим последний табак. У Валеги в мешке есть еще пачка махорки, но это все, а нас — четверо. Копырко куда-то исчез со своей машиной. Раздобыл, вероятно, где-нибудь горючее и уехал, не дожидаясь нас. Бог с ним. Хорошо, что хоть ночью подвез.

Повозки сворачивают к колодцу. Там — давка и крики. В колодце уже почти нет воды. Лошади отворачиваются от мутной, горохового цвета жижи. И все-таки все лезут и кричат, размахивая ведрами.

— Ну? — говорит Игорь и смотрит куда-то в сторону.

— Что — ну?

— Дальше что?

— Итти, повидимому.

— Куда?

Я сам не знаю, куда, но все-таки отвечаю: