— А братья делают то же, что и мы.
— А что такого мы сделали, — она пугается не на шутку, — это был всего один поцелуй.
— Это был первый поцелуй, — поправляю я, — потому что теперь я уже не смогу остановиться и буду целовать тебя всегда.
Я точно знаю, что для Медеи это был самый первый поцелуй в ее жизни, и сделаю все возможное, чтобы она захотела получить и второй и третий.
И когда я целую ее снова, то понимаю, что все кончено. Для меня. Потому что я действительно не смогу остановиться.
До той самой последней ночи.
Волны набегали на песок шагах в десяти от моих ног. Я допил вино из бутылки, медленно цедя глотки и стараясь насладиться вкусом каждой капли. «Золотое руно» и правда было прекрасным вином. Создать такое могла только настоящая колдунья.
Мама Медеи, тетя Гликерия, однажды рассказала мне, что та тонкая струйка колхской крови, что еще течет в жилах Ангелисов, проявляет себя лишь у женщин, да и то через поколение. Женщины Ангелиссы рождались целительницами или ясновидящими, но Медея, похоже, унаследовала от предков особый талант, и скоро его должны будут признать очень многие. Она не напрасно столь упорно трудилась те долгие восемь лет, что мы были в разлуке.
А чем занимался я? Борьбой за жизнь на море, иногда контрабандой и воровством, ежедневным тяжелым трудом и краткими днями загула — ничем, что могло бы оставить след в душе или зарубку на сердце. Я не привязывался ни к людям ни к месту, и уже был уверен, что не почувствую ничего, когда сойду с катера на набережную Ламоса.
То, с какой силой этот город взял меня за горло, как он единым махом вышиб из меня всю мою былую самоуверенность, поразило меня до глубины души. Странно, что Медея не заметила моей растерянности при нашей первой встрече.
Я много раз представлял, как увижу ее и что скажу. Но все заранее заготовленные слова вылетели из головы при первом же взгляде в ее глаза. Я просто понял, что пришло мое время жить по-настоящему. И стало жизненно необходимо, чтобы она поверила мне сейчас.
* * *
МЕДЕЯ
— Давай сыграем.
— Что? — Кажется, я его не расслышала.
— Давай сыграем, — тихо повторяет Ясон. — Правда или желание.
Я ожидала чего угодно, только не этого. Дурацкая детская игра. Немного риска, чтобы пощекотать нервы, немного безумия, чтобы удовлетворить любопытство взрослеющих подростков. Впрочем, мне в этой игре ничего не грозило: когда один из мальчишек загадал мне снять майку, Ясон так отлупил его прямо передо всеми, что юный развратник еще долго носил на припухшей физиономии фиолетовые «очки», а все остальные напрочь забыли слово «сиськи».
