. Замечательно! Про индустриализацию в двух словах можно, а про 1941 год — нельзя. Не потому ли, в том числе, что в первом случае есть устойчивый «образ врага» Троцкого, а во втором козла отпущения найти не просто? Впрочем, автор и тут намекает на вину Троцкого: те самые финские газеты, ссылки на которые своровал Стариков, в декабре 1939 года сообщали о намерениях финских властей «пригласить сюда Троцкого для сформирования альтернативного российского правительства». Стариков ликует: «к счастью, война между СССР и Финляндией оказалась скоротечной, и
Троцкий не успел приступить к делу» (выделено мной —
Р.В.). Интересно, а самого Троцкого спросили? Или без него его «женили»? Стариков считает, что в данном случае не было дыма без огня, и очень радуется, что за Троцким начали охоту
после «зимней войны»
[108]. Дескать, Троцкий становился слишком опасным для СССР и Сталина. Несомненно. Другие страны уже в очередь к нему выстраивались, прося возглавить «альтернативное правительство» России…
Стариков не был бы собой — то есть торгашом-мещанином, залезшим кривыми руками в историю, — и не был бы принят соответствующей публикой (о ней — дальше), если бы не уделил внимания шуточкам (юмором это не всегда можно назвать). Так, в книге «Кризис: Как это делается» он две страницы занял совершенно неуместной подборкой «перлов» антигероя Буша-младшего[109]. В книге о Сталине «юмора» героя (и в связи с ним) значительно больше — целая глава. Получается, эта проблема для Старикова — важнее всех остальных. Что кажется странным: как никак, Сталин — не комик. Конечно, примерами «блистательных шуток вождя» автор стремится нарисовать образ «прекрасного человека». А получается образ довольно-таки похабный: то Сталин пошутит про женщину, которая «может дать дважды»; то на вопрос, за что же вешать режиссера Александрова, ответит — за шею; то предложит завидовать маршалу, который каждую неделю меняет фронтовых жен; то выдаст рифму «иностранцы-засранцы»; то возле писсуара побеседует с английским профсоюзным чинушей о том, что именно туалет — единственное место, где «трудящийся может с полным правом взять средства производства в собственные руки»[110].
Для Старикова это образец народного правителя, «ведь это и есть отрыв от народа, когда люди, стоящие во главе страны, говорят на отдельном от народа языке»[111]. Конечно. И как же нам сейчас значительно легче живется и вольнее дышится, когда во главе нашей страны люди, которые выражаются такими замечательными в своей простоте фразами, как «мочить в сортире» и «залепить двушечку», а также зажигательно танцуют под «Америкэн бой»…
