— Ну и что. Один раз живем.
— Дура ты, не таких сжирал.
— Например?
— Э…
— Вот именно. Говоришь, сжирал, а кого — не знаешь.
И все же я ее достала. А вы что думали? Я кого угодно достану! И втолкнули меня-таки в полутемную комнату, захлопнув за спиной дверь.
Холодно тут. И человек в каком-то зеленом камзольчике. Глаза улыбаются, губы им вторят, а двигается-то как, как двигается!
Одно слово — зверь!
— Приятно познакомиться, — пискнула я. — Лиза.
— Чудовище.
И все же я не ошиблась. Настоящее. И счас сожрет.
— Кофе будешь? — какой у него чудесный тембр голоса.
Завораживает. — С имбирем?
— Ага… — не, пока не сожрет. Сначала приправит…
— Ну! — пытала меня через пару часов Аська. — И как?
— Никак, — вздохнула я. — Аська, он такой… такой… слов не хватает… он лучший, понимаешь? Не чудовище он, мечта, идеал, но…
— Что «но»?
— Но любит он… не меня.
Иду вечером, смотрю: сидит котенок в сугробе и дрожит.
Мелко-мелко. Жалко. Я его в шарф завернула, домой принесла. Дома оказалось, зверек вовсе не котенок, но симпатичный — белый. Прям очаровашка. Ушки торчком, лапки маленькие, мягенькие… ну уси-пуси, одним словом. Но тут звереныш прыгнул на кресло, потянулся, спинку выгнул, зевнул. То что он оказался зубастым — то мало сказано. Зубок много, пары, правда, не хватает, но все оставшиеся явно острые. Зверек повозился, повозился, свернулся клубочком и заснул.
Когда проснется — есть же захочет. А с такими зубами лучше дать. А то с голодухи меня тяпнет. Пока я возилась, выискивая остатки еды, за спиной раздался подозрительный хруст. Зверек стоял в дверях на задних лапах и передними ловко разворачивал стащенную из вазочки конфету. Вот, что он ест, обрадовалась я, когда пушистый схрумкал «Белочку» и недовольно глянул на меня:
— Колбасы хочу!
Вот с тех пор колбасы и конфет у меня всегда не хватает, а счастья в избытке.
Сквозняком вкрадусь в твой дом, тайной гостью проскользну к твоему столу, украдкой загляну за плечо. Встрепенешься, потянешься за чашкой кофе, сделаешь новый глоток и слова примешься за работу. Дуну на твой лоб, чтобы пропала на нем сосредоточенная складка, и улыбнешься, тепло, ласково, и вновь защелкаешь клавишами. И оживут твои герои. И будут влюбляться в них читатели. И будет захлестывать их восторг, и сердца их отзовутся на твои строчки.
А ты откинешься на спинку кресла, перечитаешь, недовольный и опять коснется глаз твоих печаль.
— Могло бы быть лучше.
Украдкой перебираю пальцами твои длинные, темные волосы, шепчу на ухо:
