— А я вот думаю начать как специалист одной из фирм Бостона, мечтающей заполучить в свои руки высококлассного психолога, а лет через пять открою свою собственную фирму, по оказанию услуг состоятельным гражданам.
Дверь бара открылась, впуская яркие лучи солнца внутрь. Они оба обернулись в ее сторону выискивая знакомые лица, но это был всего лишь очередной завсегдатай.
Из динамиков зазвучали начальные аккорды песни «Knockin' on heaven's door» в исполнении Боба Дилона. Официантка принесла заказ лишь к середине песни.
— Спасибо, дорогуша, — тут же вставил Майк. — А как на счет составить двум симпатичным парням компанию?
Как и ранее, ничего не говоря, официантка повернулась и ушла.
— Я ей явно понравился, — сделал заключение Доннахью, подняв бутылку пива.
— Не тешь себя напрасными словами.
— Ты сомневаешься в моем природном обаянии? — нахмурил брови в ответ на высказывание Тима Майк. — Возможно, ты и симпатичнее меня, дружище, но я готов поспорить, что в моей лихой жизни, было побольше знакомств с прекрасным полом, чем в твоей. Стоит ли мне подтверждать свои слова и предоставить тебе записную книжку?
Майк продолжил свою речь, о своем даре очарователя, но Тим его не слышал — его внимание привлекла стена рядом со стойкой бара. Косые лучи искусственного света падали на нее, освещая то, что на ней висело.
Ничего не говоря, Тим встал из-за стола и направился к стойке. На вопрос Майка, он только кинул три слова: «Я скоро вернусь».
На стене висели пять фотографий в деревянных рамках. Они были сделаны явно рукой профессионала или же очень талантливого любителя. В черно-белых образах заключался дух и атмосфера того дня, в котором они были созданы.
Но одной из фотографий был изображен старик в соломенной шляпе и клетчатой рубахе, сидящий на тюке сена, рядом со старым амбаром, в его натруженных морщинистых пальцах дотлевала сигарета. На другой — девочка в легком платьице, прыгающая через скакалку, а вдали виднелись башни промышленных заводов, из которых шел дым. На третий фотографии была молодая пара — она сидела на самодельных качелях, прикрепленных к ветви огромного дуба, и заразительно смеялась, — а он раскачивал ее, держась позади. На четвертой карточке был сфотографирован ковбой, сосредоточенно распрягающий лошадь, стоя перед загоном, в то время как солнце, освещающее его загорелое небритое лицо, почти зашло за горизонт.
Но именно на пятой он остановил свой взгляд, которая отличалась от всех остальных работ. Именно она привлекла его внимание, когда он сидел за столиком. Именно она казалась ему чем-то столь родным и близким, что его бросило в жар. Затем он испытал гнев, по той причине, что она находилась, здесь, на стене, на виду у всех. Ей здесь было не место, она должна была принадлежать лишь ему одному и только…
