– Но вы ведь помогаете? – спросила Талла, стараясь не допустить в голос слишком много надежды.
– Не всегда. Некоторые заслуживают того, что с ними делают. Но вы на таких не похожи.
– Мы и не такие, нас обманули! – отчаянно зашептала Талла.
– Вижу, – человек мягко улыбнулся, щуря глаза. – Ты слишком молод, чтобы быть мерзавцем, а твой спутник, – он кивнул головой на Слепыря, – слишком стар. Меня зовут Джан.
Талла хотела было возразить, что ни юный, ни преклонный возраст ещё никому не мешали делать плохие вещи, но вовремя опомнилась. Чем городить невыгодные глупости, стоило бы лучше назваться в ответ.
– Тал… Талат! – выпалила она и повернулась, чтобы выдумать имя для Слепыря, но тут сбоку дёрнулись занавески, скрывавшие вход в тёмную комнатку-каморку. Вышел кто-то тоненький и невысокий.
– Папа, кто это? – совсем юный голос из-под тонкой домашней вуали. Как странно... Джан казался слишком старым, чтобы быть отцом этой девушки, ровесницы самой Таллы или даже младше. – Зачем ты позволил им зайти?!
– Тише, Фади. Сегодня у нас гости, прими их вместе со мной. Это хорошие люди.
Вуаль на лице всколыхнулась непокорной волной, но девушка сдержанно произнесла:
– Да, папа.
Она села возле отца и принялась разглядывать гостей. Если бы Талла всё ещё жила во дворце, то решила бы, что подобное поведение не приличествует девушке. Но, быть может, в нищих кварталах о таком не подозревали. Когда Фади повернула лицо к самой Талле, она немного подалась вперёд и склонила голову набок.
Глупо было не понимать, какую беду их присутствие может навлечь на этот убогий, но гостеприимный дом. Ещё глупее – не понимать, что станет с самой Таллой, если она сейчас окажется на улице Крысятника. И всё равно… Это Джан решил рисковать, не Фади! И это было тысячу раз нечестно, а ещё – полностью противоположно тому, за что хотела сражаться Талла.
– Если ты против нашего присутствия, мы немедленно уйдём, – решительно сказала она, глядя прямо на вуаль, на то место, где едва уловимо очерчивались глаза Фади.
То, как девушка напрягла плечи, как вся подобралась, говорило о её удивлении и настороженности. Талла вскинула подбородок, демонстрируя всю свою честность и решимость. Тогда вуаль снова всколыхнулась и под ней, едва заметная, процвела улыбка.
Талла жевала чудовищно чёрствый хлеб, стараясь не морщиться от его горьковатого привкуса, стараясь быть благодарной. Этот хлеб и сладковатая рыба с неприятным запахом, которую ловили в вонючем сточном канале, проходящем через Крысятник, были единственной скудной едой Джана и Фади. Едой, которой мало даже для двоих, но они щедро делились ей с гостями. Слепырь прятал свои куски, чтобы потом отдать Талле. Как стыдно было есть двойную порцию, но выкинуть – ещё хуже, а признаться, что пища нужна лишь ей – вовсе невозможно.
