Девчонка смотрит мне в лицо. В глазах у неё появляется испуг.
— Йегль, ты чего? — спрашивает она и отступает к бровке.
Я нащупываю под рубахой нож. Заметив моё движение, она тоже хватается за рукоятку ножа, что висит у неё на поясе. Повторяет:
— Ты чего, Йегль?
— Я не Йегль, — говорю.
— Только попробуй что-нибудь сделать, — говорит она. Но голос её дрожит — она боится. Я чувствую её страх.
Сплюнув, поворачиваюсь идти дальше.
И тут слышу чьи-то шаги позади. Оглянувшись, вижу в тонком тумане человеческий силуэт. Мужская походка. Блеснул в лунном свете металл.
— Бежим! — говорю я девчонке и хватаю её за руку.
— Постой, сынок!
Это мой отец. Он неспешно приближается. Он держит в руке свой рабочий топор. Топор тускло поблёскивает в ржавом лунном свете.
— Ты куда, сынок? — спрашивает он, остановившись в пяти шагах.
Девчонка прячется за мою спину.
— Куда же ты, сынок? — повторяет отец. — Мама будет скучать по тебе.
— Мать мертва, — говорю я. — Я удавил её.
— Да, — говорит он. — Я так и подумал, что это ты сделал. Зачем ты это сделал, сынок?
— Она просила меня.
— А зачем же ты обгрыз ей лицо, сынок?
— Что? — что мелет это лесоруб?! Ничего я не обгрызал.
— Ты обгрыз ей лицо, сынок, — повторяет он. — Зачем?
— Я не делал этого! Наверное, собаки прокрались в незакрытую дверь.
— Нет, сынок, нет, — качает он головой. — Дверь была закрыта. Собаки не могли попасть в дом. Дверь была закрыта, сынок. Вот как выходит.
— Я ничего не делал. Я только удавил её. Она просила. Ей было очень больно и она просила.
— Подойди ко мне, сынок, — говорит отец. — Девочка пусть останется, а ты подойди ко мне. Я должен убить тебя. Теперь. Так выходит, сынок. Ты не должен был… такое делать со своей матерью, сынок.
Я достаю из-под рубахи нож.
— Попробуй только, лесоруб, — говорю я. — Я уже убил одного охотника. Думаешь, с тобой не слажу?
Отец перехватывает топор и идёт ко мне. Девчонка пищит и отбегает в сторону. Струсила. Конечно, кто же не струсит, когда такой верзила лесоруб идёт к нему с топором. Тем более — девчонка.
Я делаю шаг назад. Сжимая в потной ладони «листок», выставляю его перед собой. Отец поднимает топор. Мне не справиться с этим здоровенным лесорубом. Да и нож — плохая защита от топора. Сейчас я умру. Я знаю, что умру. Но мне почему-то совсем себя не жалко.
— Мне так жаль, сынок, — говорит отец.
