От подобного времяпрепровождения устал так, словно вагоны разгружал. И под самое утро провалился в тяжелый сон. Проснулся от холода – открыв глаза, окинул взглядом бомжевище – никого уже не было. С улицы слышались звуки деятельности, перекрикивания.
Со стоном – казалось, болело все тело, я поднялся и поковылял на выход. Откинув еловую лапу и полиэтилен, закрывавшие разбитое окно, вышел на улицу и остановмлся, пораженный. Вокруг было белым-бело – и сугробы едва не по колено. Над засыпанным снегом лесом звенела тишина, а рядом звенело на холоде лезвие топора, которым Алексей Николаевич рубил дрова поодаль. Я постоял минутку, щурясь и привыкая к ослепляющей белизне, потом двинулся к большому костру. Там суетился молодой парень, снимая кастрюлю с кипятком - когда я подошел, он с ней уже умчался в вагон.
– Ух ты. Чай будет? – проводив парня взглядом, обратился я к Николаевичу.
– Если бы, – глянул тот на меня красными от недосыпа глазами, – доктор кипятка просит, для пациентов.
Я смутился, но недолго – Николаевич сразу же припахал меня наполнять разные емкости снегом. Несколько кастрюль, алюминиевое ведро и тазик были уже изрядно подкопченными, топили, - видно, топили его давно.
Заполнив все что было, я посмотрел на результат скептически - в получающейся воде плавали черные точки пепла. Но, посчитав миссию выполненной, отставил от костра заполненные емкости и осмотрелся.
Подумав немного и собравшись с духом, быстро сбросил с себя толстовку и футболку. Оставшись по пояс голым, попросил вернувшегося Николаевича полить воды и сполоснулся.
Заряд бодрости по холодку получил неимоверный – долетел до вагона, будто и не болело ничего. Порыскав в поисках, выдернул свой рюкзак из кучи сумок и в быстро достал берцы, горку, термобелье и свой старый свитер непонятного происхождения. Все, кроме свитера, было новым - купленным как раз под желание стать опытным туристом. Переодевшись, во всем новом почувствовал себя немного непривычно. Ничего, пройдет - по земле поваляться, чтоб из толпы не выделяться, и нормально будет.
Измазанные в грязище и крови джинсы, толстовку и провонявшую несвежим телом футболку убрал в полиэтиленовый пакет и сунул в рюкзак. Кроссовки убрал отдельно. На глаза попалась арафатка и, чуть подумав, просто намотал ее на шею в один оборот, как шарф.
Когда закончил переодеваться и выбрался на улицу, вокруг костра уже собралось прилично народа, никак не меньше пятидесяти человек. Привели от других вагонов – догадался я, осматриваясь. В толпе заметил Егора и Толстого – тот тоже переоделся, и был сейчас в полувоенном оливкового цвета костюме.
