На органическую связь мировоззрения Цвейга с идеологией буржуазного либерализма очень верно указал в статье "Смерть Стефана Цвейга" известный австрийский романист Франц Верфель, точно обрисовавший социальную среду, из которой вышел Цвейг - человек и художник. "Это был мир либерального оптимизма, который с суеверной наивностью верил в самодовлеющую ценность человека, а по существу - в самодовлеющую ценность крохотного образованного слоя буржуазии, в его священные права, вечность его существования, в его прямолинейный прогресс. Установившийся порядок вещей казался ему защищенным и огражденным системой тысячи предосторожностей. Этот гуманистический оптимизм был религией Стефана Цвейга, а иллюзии безопасности он унаследовал от предков. Он был человеком, с детским самозабвением преданным религии гуманности, под сенью которой он вырос. Ему были ведомы и бездны жизни, он приближался к ним как художник и психолог. Но над ним сияло безоблачное небо его юности, которому он поклонялся, - небо литературы, искусства, единственное небо, какое ценил и знал либеральный оптимизм. Очевидно, помрачнение этого духовного неба было для Цвейга ударом, который он не смог перенести..."
Дух буржуазного либерализма в творчестве писателя проявился прежде всего в характере его воззрений на историю. Цвейг был свидетелем крупнейших политических катаклизмов современности, коренным образом изменивших облик мира и судьбу того поколения европейской интеллигенции, к которой он принадлежал.
Подобно многим современным буржуазным писателям, Стефан Цвейг не воспринимал историю как целостный процесс, имеющий свои закономерности развития и ясную перспективу движения - к освобождению человека от капиталистического рабства. Исходным пунктом для его размышлений об истории был человек, в значительной степени оторванный от связей с реальной социальной средой, в которой ему приходилось существовать и действовать, человек, понятый как самовластительное начало исторического прогресса.
Субъективизм в воззрениях на историю, весьма характерный для современной буржуазной мысли, не давал Цвейгу возможности синтетически охватить узловые противоречия наших дней. Как художник Цвейг тяготел к малой эпической форме - новелле и повести. Но его творчество, в отличие от творчества таких великих мастеров новеллы, как Чехов и Мопассан, не давало цельной картины мира и тех процессов, которые в нем совершались. На то были свои причины.
