— Никто ведь не знает о том, что в тебе Аями? — она замерла и сжалась. — Милая?
— Духу найдётся хозяин. Однажды, когда дух перестанет подчиняться мне — найдёт… — впервые она проявила страх. Моя маленькая отважная ведьма, призналась во всём и не дрогнула до последнего, пока не сказала о хозяине. Она всегда стремилась оставаться свободной. Даже в моих объятьях, подчиняясь страсти и моим рукам, она мне не принадлежала.
Именно в этот момент я понял, что не посмею оставить её одну. Но что я мог? Смертный, слабый, с сердечной недостаточностью, которая оставляла мне… может месяцы, а в худшем случае — недели.
— Я буду рядом, — обещание отрезало мне путь назад.
— Это мне не поможет, — отчаянно призналась Милана. — Мне бы бежать от тебя подальше, — она прикусила мои пальцы на своих губах, — но ты что-то делаешь со мной.
— Что же?
— Не знаю, но с тобой я становлюсь неутомимой в постели. Наверно в тебе есть гены инкуба.
— Считаешь меня соблазнительным и шикарным? — вернул её же вопрос, заданный давно.
— Считаю, что ты мне дорог, — я нахмурился, ощутив горечь в её голосе. — Прости, я не смогу дать тебе больше…
— Ты уже дала мне всё, о чём я мечтал.
— Тело?
— Тепло, — возразил я. — С тобой мне не страшно умирать.
— Обычно говорят: "хочу прожить с тобой до старости".
— Ну, мы же с тобой необычные, — мне не хотелось обсуждать смерть. Только не с ней. С ней я хотел заниматься любовью, которую она упрямо именовала сексом.
— О чём ты думаешь? — девушка разгладила складку поперёк моего лба.
— Хочу видеть тебя на коленях, с моим членом во рту, — я знал, что она возбуждается от моих приказов, хотя не всегда их выполняет.
Через пару минут я уже не мог связно мыслить и готов был сам выполнить любую ее прихоть. Она была роскошна и горяча, умела ласкать меня языком так, что сердце замирало в груди. Буквально.
Париж омерзителен. Он пыльный, суетной и пахнет отчаянием. Наверно всему виною болезнь, но я возненавидел его с первой минуты, как сошёл с трапа самолёта. Милана же напротив, пританцовывала от нетерпения и с восторгом осматиравала улочки, церквушки и кафе. Рассеянно соглашаясь с ней во всём, я оставил её в баре и, едва сумев самостоятельно зайти в номер гостиницы, упал на кровать. Кожа покрылась липкой испариной, в глазах двоилось и руки тряслись. Я умирал. И если раньше я желал перед уходом найти её, свою неуловимую мечту, то теперь я хотел быть с ней. Так долго, как буду ей нужен. Это всё, что мне оставалось.
