- Долго ждала? - спрашиваю, как завороженный.
Кивает и глаза закрывает, прижимаясь лицом к моей груди.
- Марк, ты будешь меня любить?
Конечно, маленькая, я уже тебя люблю. Как ненормальный. Разве можно тебя не любить? Ты и есть сама любовь в самом чистом ее проявлении.
Внизу играет заводная музыка, и Лиза вдруг вскакивает, и я впервые вижу на ее щеках такой яркий румянец.
- Давай потанцуем. Научишь меня танцевать?
И я учу, я кружу ее по танцплощадке, она смеется и прижимается ко мне всем телом, а я невыносимо хочу увезти ее домой и показать ей там, как я могу любить ее. И это совсем не страшно. Она вдруг подскочила к окну и громко закричала.
- Там снег. Мааарк! Там, кажется, идет снег! Идем на улицу! Быстрее!
Выскочила наружу, но вместо снега лил холодный противный дождь. И она разочаровано протянула голые руки под капли.
- Или дождь... Марк, ты когда-нибудь целовал девушку под дождем? Как в кино?
Сумасшедшая, поймал ее своей курткой и прижал к себе, жадно ища ее губы. А она повторяет мое имя, и мне кажется, что ее голосом оно звучит так, как никогда не звучало.
- Уже целую... Поехали ко мне!
- Поехали. К тебе.
Опьяневшая от шампанского, такая красивая, что мне хочется ослепнуть, чтоб так не резало глаза красотой. Я был так поглощен ею, что не заметил, как во двор въехал джип, из него вышли люди Потемкина и он сам.
Пока отец тащил орущую и рыдающую Лизу к машине, его ребята считали мне ребра ногами и ломали нос и пальцы. Потемкин запер дочь в машине. А сам подошел ко мне, наклонился, схватив меня, харкающего кровью и ничего не видящего из-под заплывших век, за шиворот.
- Еще раз, подонок, увижу возле нее - кожу сниму лоскутками! Кости наживую из тебя вытаскивать буду! Чтоб не смел даже дышать в ее сторону, ничтожество!
- Да пошел ты!
Плюнул в него кровью и получил оглушительный удар по голове. Сквозь марево боли кричала Лиза. Я или слышал, или мне казалось, что я ее слышу.
В себя пришел в больнице. Рядом Осадчий с пакетом с мандаринками и Олег. Проклятый самодур уволил обоих. Пашка что-то говорил о новой работе, которую нашел для меня, а я смотрел в окно и думал о том, что за эти две недели она ни разу не пришла и не позвонила. Вначале утешал себя, что у нее нет номера и она не знает где живу. Потом сам же на себя психовал. Было б желание, узнала бы. Папа игрушку забрал и новую подарит. Оклемался я где-то через пару недель. Весь город уже оброс новогодней мишурой, в каждой витрине и в каждом окне по елке, а я с побитой рожей работу ищу. Нашел-таки, в одном зачуханном ресторане на Днях рождениях в шапке клоуна прыгать и всех доставать. Зато под гримом моих синяков не видно. В зеркало смотрю и, ухмыляясь сам себе, напеваю голосом из знаменитой арии, которую так любил Родионович
