Враги и фальсификаторы марксизма | страница 52
В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс действительно дали уничтожающую критику гегельянского и младогегельянского идеализма. Но это отнюдь не была, как клевещут ревизионисты, борьба против одного вида идеализма с позиции другого вида идеализма (позитивизма). «Немецкая идеология» борется преимущественно против определенного вида идеализма потому, во-первых, что основоположники марксизма боролись не с ветряными мельницами, а с реальным противником — с господствовавшим в Германии в 40-х годах идеализмом, а таковым был гегельянский идеализм. Во-вторых, Маркс и Энгельс в борьбе против идеализма вообще избирали главной мишенью гегелевскую философию потому, что считали (и вполне правильно), что гегелевский идеализм является «завершением положительного идеализма», его высочайшей вершиной. Основоположники марксизма били не слабые формы идеализма, не промахи тех или иных идеалистов, а они доказали несостоятельность идеализма в любых, даже наиболее совершенных его формах. В-третьих, неверно, что Маркс боролся в «Немецкой идеологии» исключительно против абсолютного идеализма. Хотя субъективный идеализм был превзойден уже в философии Гегеля, мы находим в «Немецкой идеологии» блестящие характеристики и этой, столь любезной сердцу Адлера и К>о, разновидности идеализма. Маркс и Энгельс жестоко осмеивают Штирнера, у которого гегельянство деградирует до субъективного идеализма: «Лавка, на которую я смотрю, является, как видимая мною, предметом моего глаза». Далее, лавка превращается в его собственность помимо ее отношения к глазу, и не только в собственность его глаза, но в его собственность, которая точно так же перевернута вверх ногами, как перевернуто изображение лавки на его сетчатке. Когда сторож лавки опустит штору, его собственность исчезнет, у него останется, как у обанкротившегося буржуа, только горестное воспоминание о минувшем блеске. Если Штирнер пройдет мимо придворной кухни, он несомненно приобретет в собственность запах жарящихся там фазанов, но самих фазанов он даже и не увидит. Единственная прочная собственность, которую он при этом добудет, это — более или менее громкое урчание в желудке. Впрочем, что именно и в каком количестве он видит, зависит не только от существующего в мире порядка, отнюдь не им созданного, но также и от его кошелька и от положения в жизни, доставшегося ему в силу разделения труда и может быть преграждающего ему доступ к очень многому, как бы жадны к приобретению ни были его глаза и уши. Если бы святой Санчо (Штирнер. —